Автор: винни-пух
Название: Двойник.
Рейтинг: NC-17, вроде бы слеш.
Пары: Ангел – Спайк.
Отказ от прав: все права на героев принадлежат Джоссу Ведону и иже с ним.
Адрес для пинков: [email protected]
И когда я лежу рядом и вспоминаю того мальчика, который болтался бы на виселице еще до окончания 1873 года, я не могу оплакивать ту плохую услугу, которую оказал ему.
Цитата приведена в порядке указания на источник вдохновения: А Вильям, изначально проявляющий выдающиеся криминальные наклонности, вытерпевший все живое дерьмо еще при жизни, но не утративший при этом выдающихся способностей любить – это вдохновляет. Спасибо за неимоверно прекрасную историю!
- И где его тут искать?
- Ну-у, не знаю, но предыдущий мой опыт показывает, что демоны предпочитают свалки и заброшенные фабрики. Не думаю, что этот деятель является исключением, - девушка внимательно оглядывает очередную грандиозную мусорку, сопровождающие лица следуют ее примеру, но только Истребительница слышит подозрительный шум за кучей каких-то мебельный обломков.
Совершенные, отточенные долгой практикой инстинкты воительницы – задержать, идентифицировать, уничтожить – стремительной движение гибкого девического тела почти незаметно обыкновенному человеческому глазу, сокрушающий захват шеи рассчитан на противника прочнее и сильнее человека – Убийца, созданная и совершенная. Первый этап слегка испорчен увертливостью неожиданного противника, второй прекращает боевые действия.
- Спайк! – отвращение, презрение и досада – она, наделяясь быстро и эффективно разобраться с очередной проблемой, а вместо этого придется разбираться с очередным проявлением проблемы долгосрочной.
- Что ты тут делаешь?
Вампир окидывает воительницу невозмутимым взглядом:
- А как ты думаешь? – перед напуганными взглядами Скуби-банды предъявляется слегка погнутая блестящая какая-то утварь, которую он раскачивает перед глазами Истребительницы в качестве вещественного доказательства, - У меня нет денег, чтобы покупать вещи – приходится их …разыскивать.
Вместо того чтобы воровать или что куда привычнее и достойнее – грабить. Девушка откровенно кривится в презрительной гримаске:
- В мусоре? Отвратительно!
- Точно.
Спайк хладнокровно рассматривает собравшихся людей, не реагируя ни на слова, ни на выражения – привычно безопасный, не угрожающий, беззащитный, достойный презрения, которое и получает в полной мере. Пожалуй, только сама Истребительница не участвует в словесном третировании вампира
Ярость, бешенство, страстность и беспощадность – несомненные достоинства воина пропадают втуне, заживо похороненные в плененном демоне, и хладнокровная синеглазая королева глядится бесстрастными глазами через прорези человеческой маски на лице своего лучшего солдата. Ненависть, единственное, что осталось и что не исчезает, когда рассыпаются прахом остальные качества силы. Ненависть. Синеглазая, ледяная королева, замораживающая в лед отчаяние, презрение и отвращение: слова несостоявшегося корма отскакивают от ледяного панциря бесполезными брызгами воды, и воин равнодушно принимает очередную волну страха и насмешек. Они сейчас жутко напоминают обезьян, те тоже скачут по веткам и находят непредставимое удовольствие в издевательстве над связанным тигром. Обезьянья порода у людей, обезьянья.
- Ладно, - озабоченно хмурится девушка, - Если уж ты здесь, то, может, ты видел или знаешь о новом демоне: высокий, клюворылый, в чем-то вроде мантии и с посохом?
Вампир закуривает неизменную сигарету, прежде чем ответить, холодно интересуется:
- Не тот, что стоит за вами, с рубиновыми глазками?
Скуби-банда стремительно разворачивается, даже пытается почти грамотно рассредоточиться по свободной площади. Демон – он не высокий, он просто громаден, подрос что-ли – величественный и сосредоточенный, явно человеческую суету оценивает на уровне толкотни насекомых – его интересует только Баффи. Он властно и требовательно смотрит именно на Истребительницу и девушка не может принять это иначе, чем вызов.
Спайк предусмотрительно отступает на шаг и с энтузиазмом обращается к демону:
- Давай, парень, врежь ей по заднице! И всем остальным желательно – тоже.
Похоже, вампира существо тоже воспринимает в качестве декора, не более. Что обидно: Истребительница кидается навстречу противнику, прежде чем успевают отреагировать все остальные и демон теперь уже в присутствии зрителей демонстрирует выдающуюся силу и умение – девушка отлетает назад, едва успев сгруппироваться перед падением, вслед ей устремляется сгусток нелицеприятного света, вырвавшейся из посоха, и Спайк с трудом уворачивается от лучика. Чем бы ни стреляли, но понятно, что здоровью способствовать не будет – ну обидно же!
Он поворачивается к демону и возмущенно кричит:
- Эй! Ты! Рожа с рогами! Я же за тебя!
Похоже, предложение не оценили: пришелец легко отшвыривает с дороги Райли, небрежный жестом отправляет в другую сторону огневой импульс Виллоу, и вновь оказывается прямо перед воительницей. Девушка вскакивает, принимая боевую позицию, демон направляет на нее посох, и слова его звучат на редкость буднично и просто:
- Ты умрешь, Истребительница.
Неведомое оружие мгновенно наливается бушующим сиянием, истекает огненной мощью – ослепительно белый сгусток пламени устремляется к девушке и…
Она не успевает.
Иногда у ненависти изменяется цвет глаз и волос. Он не знает, почему и как это происходит, но та синеглазая ледяная королева, позволяющая ему выжить столько времени, та, что покрывал его ярость и боль морозными поцелуями, та, что удерживала его на волоске от самоуничтожения – она, иногда, теряет свой цвет. Отчего-то, у нее становятся зеленые глаза и волосы цвета золотистого утра. Он никогда не любил таких женщин и не знает, почему она так похожа на одну из них. Почему становится так похожа на одну из них.
Но ему не из чего выбирать: ненависть – последний оплот его жизни, его существования, и если она погибнет,…кто даст ему силы не умереть?
Колдовское адское сияние уже почто касается ее волос, когда от могучего удара вампира, Баффи отлетает в сторону, и предназначенный ей погибельный свет растекается по тонкой фигуре демона, и словно растворяется в мертвом теле. Спайк как-то судорожно вздыхает, запрокидывая голову, и валится в кучу обломков. А насколько она поняла, этому подозрительному во всех отношениях посоху требуется время для чего-то, типа зарядки.
Конечно, новая атака не более успешна, чем предыдущая, но девушка умудряется вырвать посох из лап демона, прежде чем он отшвыривает ее на землю. Королевское спокойствие нечеловеческого представителя полужизни нарушается, он гневно рычит, но вернуть оружие не успевает: что-то у него происходит непредвиденное, Джайлз, воспользовавшись большим знанием магии, чем-то выстреливает и разъяренный демон исчезает.
- Райли, с тобой все в порядке?
- Да, все нормально, а ты?
- Все хорошо. Виллоу, Джайлз, вы как?
- Все нормально. Баффи, а посох?
- У меня.
- Что с демоном?
- По-моему, Джайлз его вырубил, нет?
- Нет. Он исчез по собственной инициативе.
- Значит вернется?
- Думаю, да. Он совершенно однозначно охотится за тобой, Баффи.
- Как всегда. Вопрос, почему с этой штукой. У него вполне достаточно сил…
Голоса то затихают в отдалении, то, как будто снова наплывают, и сквозь странное мучительной забытье он не понимает и половины слов.
- Нужно внимательно исследовать посох. Я уверена, что это артефакт.
- А разве не главное то, что монстр охотится за Баффи?
- Райли, это мое обычное состояние…
Ненависть нельзя убить – если она умрет, он тоже умрет. Ненависть с зелеными глазами должна жить и быть любимой. Но вот как насчет другой, той, что с синими? Потому как выясняется, что их кажется – две.
- Я понимаю, но…это как-то некрасиво.
- Да что с ним станется. Он – мертвей, какая разница?
- Есть разница: если он не очнется до рассвета, то сгорит здесь синим пламенем.
- Я лично горевать не буду…
- Баффи, он только что спас тебя…
Хмурое, недовольное женское лицо перед глазами, разглядывает с отвращением и беспокойством, которое не хочет показывать: так смотрела его сестра, когда его притаскивали из бара после очередной разборки. Имеется в виду, пока у нее былое оба глаза: после очередного визита пьяного папаши ее стали называть одноглазой Лизи, а его – одноглазым Вилли. Ему впрочем, повезло – нож прошел по касательной, и глаз, на самом деле, не пострадал, только шрам на брови остался.
- Давайте, хоть в склеп его оттащим.
Приятная перспектива: я что, умер и не знаю об этом? И где этот ирландский ублюдок? Девушка напряженно сводит брови, над чем-то усиленно размышляя, наконец, выдает вердикт.
- Нет. Отнесем его к Джайлзу. Мало ли.
Она распоряжается с воистину королевской уверенностью, и какие-то люди, лица которых он не может толком рассмотреть, ворча и причитая, беспрекословно выполняют ее распоряжения. Кровавый ад: сначала угрожают могилой, потом тащат в апартаменты принцессы. Я что-то пропустил?
Не слишком бережно Ксандер и Райли – согласившийся тащить Спайка только под угрозой того, что в противном случае это придется делать самой Баффи – укладывают безвольное тело на диван, Гаррис моментально вспомнив давнюю привычку, оглядывается в полосках подходящих веревок.
- Баффи, надо его… - ну да, надо. Ему самому становится почти стыдно от подобного припадка трусости, но с другой стороны, эта самая трусость, кою обладатель ее предпочитает называть осторожностью, убедительно подсказывает ему, что контакт с неведомым излучением чреват разнообразными сюрпризами, так что: может все-таки связать?
Он подымает вопросительный взгляд на Истребительницу, она недовольно поводит плечами, хмурится, сама не зная, какое решение принять. Оглядывается на Джайлза, потом на Ведьму. Замечательность состоит в том, что Виллоу, почему-то, по убеждению, всех остальных, меньше рискует при непосредственном исследовании состояния вампира – живописное описание сцены на заводе произвело такое впечатление или несостоявшееся покушение на ее жизнь. Вообщем, девушка решительно наклоняется над распростертым телом, дабы с помощью – интересно чего, интуиции? магии? веления души? – определит, что делать с беспокойным постояльцем, которого сами же на свою голову и притащили.
- Знаешь, я думаю, все-таки надо связать, - комментирует Ксандер, ища и находя молчаливую поддержку у Райли. Солдату арестант номер 17 никогда не нравился, так что они прекрасно понимают друг друга. Баффи хмурится, Виллоу укоризненно качает головой:
- Он без сознания и не опасен. Магический импульс был очень велик, я ощутила, - она внимательно осматривает открытые части тела на предмет повреждений, таковых не находит и ее уверенность, несколько,… снижается, - Пока, во всяком случае.
Истребительница слышит ее невнятное бормотание, и на всякий случай, подходит поближе, для предотвращения каких-нибудь неучтенных ранее последствий, но когда Виллоу выпрямляется, замирает с вопросом на устах. Лицо у ведьмы становится белым, как молоко. Она с ужасом смотрит то на распростертое тело, то на воительницу, принимающую решения.
- Б-баффи...
Заикающаяся Виллоу? Дурной признак. Весьма. Истребительница стремительно шагает вперед, но не похоже, что ее подругу напугал Спайк: вампир на диване по-прежнему неподвижен, но глаза у Виллоу переполнены изумлением пополам со священным ужасом.
- Что?
- Баффи, … - она как-то нелепо усмехается, растерянно взмахивает рукой - у него сердце бьется.
- Что?!
- У него сердце... бьется.
Солнечный луч, скользнувшей по коже, нежен и сладок, и напоминает пролившееся молоко: утро, раннее прелестное утро, и солнечные лучи тихонько прикасаются к земле и листьям, как возлюбленный, не желающий разбудить любимую слишком резким прикосновением. Но он слишком горяч, истомлен предыдущей ночью и трава, цветы, человеческая кожа, конечно же, ощущают эту горячую ласку и просыпаются, раскрывая навстречу солнцу голодные ротики и глаза. Утро, мистерия восшествия светила: свет поджигает кожу Спайка, и вампир приходит в себя от адской боли.
- Твою мать!
Он лежит в куче какого-то мусора, и это, несомненно, вина проклятой Саммерс, которую он вчера сдуру выдернул из-под удара. Он не успевает достаточно удивится глупости и дикости своего поступка, потому что солнце наступает с решительностью гениального полководца, а на городской свалке, кроме куч мусора, никаких других препятствия для вездесущих лучей нет. Но закопаться в мусорник отнюдь не является хорошей идеей, так что Спайк, воя и матерясь от боли и злости, судорожно набрасывает на голову первую попавшуюся тряпку и устремляется к канализационному стоку.
Здесь полно грязной воды, здесь плавает…отбросы разного происхождения и вампир, свалившийся в сей неаппетитный коктейль, чуть с ума не сходит от ярости: кровавый ад! Долбанный кровавый ад! Ты заплатишь за это Истребительница. Обещаю, ты – заплатишь!
Когда Спайк добирается, наконец, до городских коллекторов, его желание успевает пройти стадию берсеркерства, неконтролируемой ярости и бешенства. Взятое под контроль синеглазой знакомой, оно трансформируется в ледяное бесстрастное решение, и вампир, с отвращением сбрасывая изгвазданный плащ, деловито и практически спокойно рассчитывает, какое количество миньонов ему понадобится на первом этапе, и сколько времени он может потратить на их воспитание. В прямом бою Саммерс чертовски сильна, если бы не чип в голове он мог бы с ней потягаться, при соответствующей организации операции, но в связи с переходом на инвалидный статус о возможности непосредственного уничтожения можно только мечтать. Но, черт возьми, существуют другие способы, и немало, и какого черта он до сих пор ими не воспользовался – непонятно.
Впрочем, на данный момент, Спайка это не беспокоит: почему-то, сегодня и сейчас, его желание, стремление превратилось в заданную цель, в единственную цель, абсолютный смысл существования. Он чувствует себя настолько подчиненным этой единственной цели, что все остальные желания, стремления, какие-то колебания и сомнения напрочь исчезают из его сознания: он должен уничтожить Истребительницу, должен принести смерть Избранной маленькой шлюхе – он создан для этого.
Чтобы уничтожать. Сильнейших. Лучших. Прекраснейших. Потому что он – лучше.
- Вы гляньте-ка, кого нам черти принесли! Истребительский вампир! Ну что белобрысый, все еще лижешь истребительскую задницу? Или она позволяет лизать задницу ее солдата, а? – демон Кмерра, рогатый, пузатый, и воняет, все бы ничего, но члены этого клана покрыты совершенно потрясающей чешуей, по прочности, не уступающей молибденовой стали. Вампир невозмутимо рассматривает насмешника с деловитостью лесопилки, прикидывающей как сподручнее распилить корявое дерево: чешуя у них непробиваемая – это факт, благодаря которому представители редкого довольно вида дожили до наших дней, и остаются едва ли не самыми большими наглецами в демоническом мире. Но глазки-то у него – не железные, и пасть – небронированная.
- Предпочитаю задницу Наблюдателя, - меланхолически сообщает Спайк, решительно направляясь к монстру: день у него сегодня такой, не слишком удачный для знакомых, так что придется тебе, дружище, проявлять свое остроумие в другом, более теплом и приспособленном для этого месте.
Вампир задумчиво осматривает окровавленный кулак с зажатыми ошметьями мяса, демон корчится под ногами беспомощной тушей – Спайк выдрал его мозги через глазные отверстия и даже особо усилий не прилагал: самонадеянное чудище никак не предполагало встретить смерть в лице хрупкого светлоглазого вампира, и бронированность его тела спасовала перед «бронированностью» мозгов. Развитая техника побеждает силу, а развитый ум – развитую технику. Конец цитаты.
Вампир, выплеснувший, накопившийся за утро адреналин, равнодушно смотрит на второго представителя железобетонного клана, замершего в трепетном сомнении и страхе: Спайк действительно не испытывает к чучелу никакой злости – он только что совершил процедуру сброса оперативного адреналина – более долгосрочный хранится для другого применения. Так что он очаровательно улыбается демону, мягко интересуется:
- Хочешь последовать за ним? – удивительно, почему при этой милой усмешке демон Кмерра, огромный, бронебойный, и тупой как танк, неуверенно отступает, и, будучи не в состоянии побледнеть, беспокойно оглядывается в поисках подходящего для исчезновения отверстия. По-видимому, существующие совершенно отдельно при этой улыбке стеклянные, совершенно безумные глаза производят большее, а главное, совершенно противоположное впечатление.
Чудище разворачивается, воспринимая вопрос и усмешку вампира в качестве разрешение слинять, и оповестить босса об окончательно сбрендившем кровососе, Спайк пару секунд смотрит вслед беглецу, прикидывая, насколько он выгоден в качестве гонца. Приходит к выводу, что меньше, чем шарящиеся в канализации неизменные и вездесущие крысы-стукачи, и устремляется за ним: поиграем красавец?
Неудачный день для встретившихся на его пути – имеется в виду те, кого он в состоянии растерзать – но вполне удачный для начала новой компании. С аппетитом, проглотив мозг второго монстра, вампир уверенно направляется в некое, закрытое для смертных и для большинства не очень, временно и частично, бессмертных место – уютненький такой домик, самодвигающийся и невидимый, в аккурат для колдунов, занимающихся некромантией и другой, запрещенной конвенцией магией. Помнится, ему нужны были мертвые исполнители для некоторых, сугубо профессиональных целей. Так он их ему предоставит – в обмен, разумеется.
Что-то невразумительно бормочущий голос звучит совершенно незнакомо значения слов тоже трудно уловить. Не открывая глаз и никак не демонстрируя возвращение сознания, он пытается понять смысл беседы, но оба голос – мужской и женский, последний, причем, с каким-то удивительный акцентом – говорят что-то совершенно невразумительное:
- Я не понимаю, что же, посох обладает силой превращать демонов в людей?
- Н-нет, скорее, я бы сказал, возвращать жизнь погибшим неестественным способом. Если, конечно, рассматривать событие с этой точки зрения.
- А с какой еще?
- Виллоу, мы не представляем пока, с чем имеем дело, а значит: не можем сделать правильные выводы. Все наши предположения совершенно голословны и не опираются на факты…
- Если бы действие посоха сводилось к возвращению жизни, то каким бы образом это могло бы повлиять на меня? Логичнее предположить, что артефакт отнимает жизнь, а не возвращает.
Третий голос тоже совершенно ему незнаком, но прошедший выучку в гнилых трущобах Лондона и Йорка, он четко улавливает в нем властные и уверенные нотки, свойственные стражам порядка или другим заслуженным представителям власти: хм, девушка – бобби? С каких это пор?
Он пытается определить, не связан ли он, стараясь при этом, не шевелится и, продолжая вслушиваться. Но разговор продолжает крутиться вкруг какого-то непроизносимого предмета, демонов и Истребительниц, так что он совершенно не улавливает его смысл и пропускает мимо ушей, предпочитая сосредоточиться на собственных последних воспоминаниях и уяснить, что же произошло, в конце концов.
Вообще-то, совсем последние воспоминания касаются событий, вполне могущих повлечь за собой горизонтальную позицию в койке под щебет женских голосов – это если он в лечебнице. Странная диковатая усмешка на смуглом красивом лице, неожиданно жесткий захват шеи, боль в порванной артерии, не столько боли, сколько страха, потому как определенно его убивают, и способ выбран для этого несколько экзотический. Не-е, вряд ли чтоб после этого он оказался в раю – не та биография. Так что это – лечебница, и отсюда надо линять со всевозможной скоростью, пока его не опознали.
Он осторожно приподымает ресницы, быстро и цепко охватывая взглядом комнату: особой потери сил он не чувствует, но он прекрасно ознакомлен с последствиями большой потери крови: кажется, что все в порядке пока лежишь, но как только требуется встать на свои двои – возникают проблемы. Комната большая, обставлена странной непривычного вида мебелью, с большим количеством весьма непривычного вида светильников и совершенно точно не больничная. Наблюдение сие сильно увеличивает его опасения на счет собственной безопасности, и поиск возможных путей отхода становится еще более безотлагательным делом.
- Хорошо, но кто тогда…это? – Виллоу неуверенно указывает рукой на неподвижное тело на диване: дыхание, биение сердца, высокая температура тела – абсолютно все признаки определенно подтверждают наличие жизни. Выбеленная голова, панковские аксессуары, бессмертный плащ явно указывают на иную, более известную принадлежность лежачей личности.
Чудный вопрос: а кто это?
- Если он стал человеком, - ведьма замолкает, потому, как никаких определенных выводов из данной гипотезы извлечь нельзя. Ну, стал человеком, а дальше что? Каким человеком? Как представить Спайка в виде человека? Что это должно значить?
Все трое в полном смятении упираются взорами в подозрительного больного, последний имитирует полную бессознательность, чувствуя, что разговор приблизился к более интересной для него теме.
- А там…
- Нет. Вампиром, - прерывает наблюдателя Баффи, пристально рассматривая существо на диване. Что-то в нем изменилось, определенно, вот только она никак не может понять что. Дыхание, как ни странно, сильно сбивает с толку, отвлекает.
- Вампиром, - механически повторяет британец, и он снова настораживается: улавливает смысл, о вампирах он уже кое-что знает и любопытно бы знать, откуда об их существовании знают эти диковинным образом одетые люди. На охотников они не похожи, на колдунов тем более, а все остальные… Обычно, в вампиров начинают верить только после незабываемого ощущения клыков на шее. Ну, или чуть раньше, как он, например.
Джайлз потерянным жестом снимает очки, начинает усердно протирать их:
- Я попробую еще поискать. Мне кажется, я видел какое-то упоминание в книге тьмы марданскогго ковена.
- А я поищу в Интернете, - чуть ли не с облегчением подхватывает Виллоу: поиски, сражения, вампиры – это привычно, знакомо и уже даже не удивляет, неизвестная же опасность всегда кажется более выдающейся. Достойной Избранной, правда?
- А что делать с ним? – пытается избавиться от решения Истребительница. Наблюдатель продолжает мусолить очки, на лице ведьмы опять появляется растерянное выражение «я так хочу, чтобы меня здесь не было» и девушка хмуро переспрашивает:
- Что с ним делать? Идеи есть? – идиотский вопрос. И так понятно, что никаких идей нет, - Джайлз, как ты думаешь, он опасен? В смысле, прекратилось ли действие чипа?
- Не знаю, - с досадой отвечает мужчина, водружая очки на место, - но если он – человек, то его силы вполне сравнимы с остальными, так что – меньше опасности. Я так думаю.
Последнее он бормочет несколько упавшим голосом, с тоской оглядываясь на лежащего, и очень ясно себе представляя, что именно ему опять придется предоставить убежище на редкость невезучему вампиру. В смысле не вампиру…
Баффи решительно встает.
- Окей! Значит, вы занимаетесь книгами и компьютерами, а я поспрашиваю кое-кого, кто может быть в курсе природы урода вместе с его посохом.
- А… - Виллоу неопределенно указывает рукой на диван, Истребительница морщится, ощущая привычную вспышку раздражения и той специальной, толкающей обычно к усугублению неловкости ситуации, виноватостью, которую обычно чувствуют положительные люди, когда их нехорошие и мерзкие противники оказываются в дурных опасных ситуациях. Как если бы это именно твое желание выполнено и именно из-за тебя, человек тебе неприятный и отвратительный, оказывается в неприятностях по самую макушку.
- Он – человек, чтобы это ни значило. Джайлз прав: его сила не превышает обыкновенную человеческую, так что думаю, Ксандер легко с ним справится.
Виллоу с некоторым сомнением обдумывает предложение, но Баффи уже приняла решение и устремляется к выходу, избегая возможных возражений, и пытаясь заодно, избавиться от назойливой вредной по характеру радости от воображаемых выражений лиц Спайка и Ксандера, когда они опять окажутся в роли пленника и стража.
Он терпеливо ждет, когда в соответствии с указаниями властного девичьего голоса оставшиеся перемещаются по зданию, стараясь особо не вникать ни в их беседы, опять ставшие практически бессмысленными для него – понятно, что про магию, но сия область была очень далека от его интересов – пользуясь временным их отсутствием, тщательно осматривает комнату, стараясь обнаружить по близости какие-нибудь полезные острые предметы, не менее внимательно осматривает пришедшего на «стражу» юношу – полноватого, тяжелого и медлительного. Ясненько, парень обладает не такой уж малой физической силой, но никакой быстроты и ловкости, приемами драки явно не владеет, да и собственной силой пользоваться толком не умеет – легко!
Он четко выбирает момент, когда мужчина постарше и явно более опытный боец удаляется куда-то на второй этаж, и девушка с рыжими волосами начинает что-то совершенно непонятное делать за столом в соседней комнате – будем надеяться, она не колдует, и не умеет плеваться молниями. Юноша, говорящий с тем же несусветным акцентом, какое-то время подозрительно глядит на диван – призывы связать и приковать почему-то не вызвали поддержки – усаживается в кресло напротив него и, направив арбалет в его сторону, через какое-то время утыкается в тонкую пеструю книгу перед глазами. Ну и придурок: его оставили охранять пленника, а он не только на него не смотрит, но еще и книжки читает. Арбалет это чучело держать умеет, заметно, но на таком близком расстоянии у него нет возможности использовать его с достаточной эффективностью. Ох, и придурок!
Он так и не понял, к кому он попал, и куда подевались все остальные участники вчерашнего рандеву, но доверия он у этих сомнительных сестер милосердия не вызывает, а уж призыв к веревкам и цепям окончательно убедил его в необходимости немедленно вырваться их странного помещения, кто и откуда, потом разбираться будем, а заодно, не позабыть поблагодарить судьбу за предоставление оружия, которое другим способом он точно не нашел бы.
Каким-то чудом, Ксандер успевает поднять глаза в ту самую секунду, когда Вильям бесшумно соскальзывает с дивана. Он успевает увидеть неожиданно близко, потому что существо оказывается прямо перед ним, светлые почти светящиеся голубые глаза, полные холодного стеклянного блеска, успевает открыть рот, скорее от неожиданности, а, не собираясь закричать, но дальнейшее уже совершенно с его стороны не контролируется. Умелый и опытный бандит выхватывает арбалет, не только блокируя руку, но и резко, чуть не до перелома скручивая запястье, заставляя Ксандера наклониться вперед в кресле, обхватывает сгибом руки шею и жестко сжимает: ровно настолько, чтобы парень мог дышать, но медленно и осторожно. Без излишнего шума.
Ксандер пытается что-то прохрипеть, низкий спокойный голос у его уха звучит до ужаса знакомо: именно так и говорил Спайк до того времени, когда чип превратил его угрозы в пустое сотрясение воздуха.
- Спокойно, парень, не ори и, возможно, все обойдется, - очень обнадеживает. От ледяного британского акцента Гарриса охватывает почти обморочная слабость, но - вампир, человек, кто? – больно выкручивает его руку, крепче сдавливая шею: Ксандеру не хватает воздуха, чтобы закричать и когда через пару секунд доступ к кислороду появляется, он только молча хватает ртом воздух – зато встряска приводит его тело в нормальное состояние, и блондин тут же вздергивает его на ноги.
- Двигай, - сопровождая свой приказ, толчками по направлению к двери. Он заставляет юношу двигаться в согнутом состоянии, тщательно следя, чтобы под ногами у обоих не оказались какие-нибудь хрупкие или гремучие предметы и с перепугу Ксандеру кажется, что это именно вампир, Спайк во всей красе и силе и без чипа – на самом деле, Вильям не обладает большей физической силой – он обладает большей силой духа. Физика тела – дело десятое, он – боец и его свирепости и бесстрашия хватило бы не на одного мягкотелого американца.
Вильям Кровавый – не вампирское прозвище, жаль, что в дневниках Наблюдателей об этом не было сказано.
Светлая надежда на то, что, да, это именно Спайк, который вампир, а значит, сгорит в лучах полуденного светила, исчезает со скоростью большей, чем желанное аутодафе: блондин быстро оглядывается и, не увидев препятствий, тащит своего заложника через двор. И тут Ксандеру наконец-то везет: его свободная рука цепляется за какую-то недавно появившуюся ритуальную вазу, или похоронную урну, В хозяйстве Наблюдателя иногда весьма трудно разобраться, и эта неписанная красота с оглушительным грохотом разбивается позади них.
- Кровавый ад, - шипит блондин сквозь зубы, разворачивая парня лицом к предполагаемым противникам, собираясь использовать в качестве щита. Противники в количестве трех штук – мужчина, рыжая и еще одна леди в таком же нелепом одеянии – выскакивают на порог и замирают в полной растерянности.
Оружия у них нет – человек усмехается знакомой глумливой улыбочкой и пятится, продолжая удерживать Ксандера перед собой. Арбалет он держит за его спиной, но и без него трое неудавшихся стражников считают ситуацию достаточно угрожающей.
Но почему? Мы же помочь пытаемся? Виллоу делает стремительный шаг, останавливается, опасаясь спровоцировать Спайка, и подымает вверх пустые руки – демонстрация мирных намерений.
- Спайк, мы помочь пытаемся. Мы сами не знаем, что происходит.
Слова ее не оказывают никакого действия на парочку, и она делает еще один шаг, и снова начинает говорить, в надежде как-то уладить, или хотя бы отвлечь Спайка на время от его, несомненно, смертоносных намерений: ведьма успела набрать номер Баффи на могильнике и телефон сейчас у нее в кармане. Даже если она не сумеет ответить по телефону, Истребительнице достаточно будет услышать что-нибудь из произносимого, а уж правильные выводы она сделает.
- Отпусти Ксандера, мы ничего тебе не сделаем.
«Точно», соглашается с ней Вильям, искоса окидывая взглядом калитку: не сделаете – потому, как, не успеете. Он плохо понял смысл большинства разговоров, но то, что его особа вызывает в них опасения и устойчивое желание ограничить свободу действий, вплоть до какого-то распыления, уяснил достаточно внятно. Не знаю, почему они зовет меня таким странным именем и кто они вообще такие, но компания сия явно не является для него безопасным убежищем.
Он толкает юношу вперед, когда достигает выхода – дальше этот неудачник будет лишь лишним грузом на руках, гибким движением выскальзывает за ворота, быстро оглядывается. Так, дом, несмотря на все странности большой и ухоженный, значит, он находится в каком-то богатом районе, где очень много шансов встретится с полицией, и заиметь чертову дюжину неприятностей. Солнце жарит как ненормальное, вокруг полно цветочков, дома странные – понятно, что не Лондон, но где это может быть, и каким чудом он сюда попал?
Подумаем позже: въевшийся в кожу инстинкт выученика Ист-Сайда безошибочно направляет его в сторону доков и даже позволяет почти пересечь улицу, но через пару секунд в действие вступает двадцатый век и на дорогу, визжа тормозами, влетает несущаяся машина под чутким управлением мисс Истребительницы. Сказать, что она плохо водит автомобиль – значит, сильно польстить красавице.
Вильям успевает только повернуться лицом к лицу к неведомой опасности, и растеряно распахнуть глаза, пораженный до глубины души фантастическим совершенно невероятным зрелищем и грохотом. Далее машина пытается повернуть в сторону, следуя неуверенным указаниям водителя, но ни умения у последнего, ни времени торможения недостаточно, чтобы избежать столкновения: форд цепляет его почти краем, но этого хватает, чтобы отшвырнуть человеческое тело на пару метров и заставить, по меньшей мере, потерять сознание.
Несколько секунд Баффи потрясенно смотрит прямо перед собой, стараясь осмыслить произошедшее, на улицу вылетают Виллоу и Джайлз и после минутных колебаний устремляются к жертве дорожно-транспортного происшествия.
Вообще-то, Баффи даже не поняла, кто именно оказался под колесами ее автомобиля, но то, что это – именно Спайк, очеловеченный, если так можно выразиться, ее не удивляет, да и не до того: она наклоняется над распростертым телом уже второй раз за сутки и оно опять безгласое и безответное. Изменился лишь цвет волос: белые тяжелые пряди стремительно окрашиваются красным.
Рангрем недоверчиво поглядывает на своего собеседника, статуей замершего посреди комнаты. В руке, свешенной с кресла, многозначительно покачивается флакончик тяжелого литого стекла с содержимым, одинаково губительным как для живых, так и для мертвых. Собеседника это впрочем, совершенно не впечатляет, хотя он, конечно, в курсе, что за пакость мерцает сквозь пальцы некроманта – «темный огонь», эликсир мертвой крови, одна из немногих магических штучек способных испепелить небольшой клан вампиров или демонов в пару мгновений. Прелестная вещица, изготовляется из крови младенцев.
Шутка: для изготовления этой пакости требуются куда более грозные ингредиенты, и некоторые из них можно раздобыть, только посетив ближайшее адское измерение – о чем, собственно, речь и ведется между представителем благородной профессии колдунов и особью, способной это самое адское измерение посетить и вернуться обратно.
- Не слишком-то я склонен доверять тебе, вампир. Ты в последнее время, ведешь себя несколько…нестандартно, - глаза белоголового вспыхивают воистину адским светом и Рангрему становится ощутимо…неудобно. То есть, он знает о наличие чипа, но почему-то в данный момент, вся эта история и последствия, связанные с принудительной кибернизацией организма нелюди, кажутся на редкость не-убедительными. Все это время, если уже быть честным, все время пока полоумный вампир находится в его доме, он испытывает нарастающее напряжение и угрозу. Что-то не так, что-то изменилось или было ранее незамечено, но что-то не так.
Стоит обозначить свои позиции: в конце концов, в качестве просителя выступает здесь его гость, так пусть и не забывает об этом.
- А тебя это беспокоит?
- Не слишком, - колдун позволяет себе усмехнуться, - я ведь знаю, отчего ты стал любителем свиной крови.
Может, ему показалось? В ответ на прямую насмешку вампир остается совершенно невозмутимым, лишь чуть склоняет голову набок.
- И?
- Я могу заставить тебя сделать мне миньонов, если уж ты оказался настолько глуп, чтобы добровольно войти в мой дом.
Спайк вопросительно изгибает бровь и Рангрем не без колебаний, озвучивает свое соображение:
- Ну, например, я могу приказать тебя вышвырнуть отсюда, - едва заметная пренебрежительная усмешка утверждает, что Спайк знает составе и качестве его охранников. Ладно, попробуем иначе, - Или я могу просто оставить тебя вне дома: переместиться вместе с моим убежищем, оставив тебя здесь. Прямо сейчас.
Сейчас – имеется в виду под нежными лучами полуденного солнышка. Спайк совершенно откровенно усмехается, и от ледяного презрения его глаз колдуна окатывает одуряющая волна страха. Да что же это такое, Господи? Что не так?
Вампир не спеша, вытаскивает тяжелый великолепный в своей хищной красоте пистолет и начинает демонстративно накручивать на него глушитель.
- Я не указываю на то, что в последнем случае, ты не сможешь получить нужных исполнителей, но я думаю,…что ты сможешь…самостоятельно посетить одну из интересующих тебя областей.
Дуло пистолета опущено вниз, но реакция у вампиров много быстрее чем у людей или колдунов, а меткость Спайка вошла в притчу во языцех. Рангрем уже не пытается выглядеть угрожающим, но все же пытается демонстрировать пренебрежение:
- Не думаю, что ты сможешь выстрелить в человека, Спайк. Помнится, в твой мозг ввели ограничения, - возможно, он и собирался добавить что-нибудь еще, более впечатляющее, но взгляд стоящего напротив вампира теряет осмысленную голубизну, превращаясь в стеклянное мерцанье безумия. Настоящего безумия, которое никакая боль остановить не в силах. Вампир холодно комментирует, никак не реагируя на насмешку:
- Мне будет больнее…часа два, но ты – будешь мертв значительно дольше.
О флакончике с «огонечком» колдун даже не вспоминает, настолько убедительно выглядит выбеленное создание с приготовленной в руке смертью, и никаких сомнений по поводу того, что оно откажется разделить с тобой твою смерть, если не будет другого выхода – он сошел с ума. Он окончательно и совершенно сошел с ума – больше никакого объяснения не придумать.
Спайк довольно усмехается про себя, наблюдая откровенное смятение смертного: ну вот, готов к сотрудничеству и всякому вспомоществованию. Как всегда: люди, и все остальные обладатели душ или еще каких-нибудь излишков, всегда испытывают слишком много сомнений, слишком много размышляют и колеблются. Он не испытывает сомнений, ни колебаний, ни сомнений, ни опасений – удивительное чувство полной собранности, единства и однозначности желаний и решений, что охватывает его с самого неудачного утра словно собрало в фокус все его демоническое существо, отточило и взлелеяло всякое движение, всякую мысль и чувство. Он чувствует себя настолько целеустремленным, что даже мельчайших посторонних соображений, наблюдений не возникают у него в мозгу, не проявляются в теле или разуме. Оно словно направленное в цель оружие, готовое и созданное для боя и лишь ждет заветного момента, чтобы спустить курок.
Цель будет достигнута. Это – истина.
- Но ты не сможешь созвать миньонов раньше ночи.
- Тебе, - он делает явное ударение на обращении, - это не помешает, - не двигаясь с места, швыряет к ногам сидящего Рангрема рисунок, сделанный с точностью настоящего копииста.
- Я хочу знать все об этом предмете.
Баффи даже головой качает – явное де жа вю. Опять тело на диване, опять без сознания, опять неизвестно, что с ним делать.
- Ты что-то узнала, - отчего-то шепотом спрашивает Виллоу, Истребительница отрицательно крутит головой.
- Я не успела, - отвечает тоже шепотом, хотя болезному, вот теперь уже действительно болезному «Спайку» шум никак помешать не может: он действительно без сознания, потому что никак не реагировал на исследование, проведенное Джайлзом, а одно только пальпирование ребер при невероятных размерах гематомы на животе должно было вызвать адскую боль. Ребра, вроде бы целы, рана на голове оказалась не слишком серьезной, если конечно нет сотрясения мозга, о чем они пока не могут судить, руки-ноги тоже как будто бы не пострадали. Вообщем, после встречи с «истребительским» водителем парень пострадал на редкость не сильно.
Ксандер, например, утверждает, что пострадал куда серьезнее:
- Я имею в виду, моральную сторону, - он обиженно взглядывает на девушек дружно занятых бывшим вампиром, на что рациональная Аня отвечает:
- Моральная сторона не может быть компенсирована материальными ресурсами или какими либо физическими действиями, - потом она чуть хмурится, что-то вспоминая, и добавляет, - только в случае, если моральный убыток можно компенсировать действиями сексуального характера.
Она с беспокойством глядит на Ксандера и требовательно спрашивает:
- Ты хочешь иметь со Спайком секс в качестве компенсации?
Челюсть Гарриса в буквальном смысле слова отваливается, он в полной растерянности и священном ужасе переводит взгляд то на Аню, то на Баффи, то на Спайка и даже звука не может издать от потрясения. Девушки не выдерживают и все напряжение, неуверенность и дикость сегодняшнего дня выливаются из них судорожным неудержимым смехом, в котором тонут возмущенной вопли Ксандера:
- Я! Да! Нет! Как ты могла подумать! Аня!!!
Невозмутимая демонесса пожимает плечами, Джайлз тоже присоединяется к хохочущим девицам и на какое-то время общее веселье прикрывает тяжесть сотворенного зла и мучительной неизвестности, что отравляла их с самого утра. Они снова становятся одним, быстрым и непобедимым целым, которому не страшны никакие преграды и беды, и они все преодолеют пока вместе.
Тем более – какого-то там, превращенного в человека вампира.
Который, кстати, пришел в себя и бесстрастно разглядывает собравшуюся вокруг компанию. Истребительница тут же замолкает, остальные посмеиваются еще пару минут, пока возвращение во вменяемое, кажется, состояние белобрысой личности становится очевидным и для них.
- Хм. Спайк, привет еще раз, - выдает Виллоу неожиданно для себя самой и неуверенно оглядывается на Баффи: девушка рассматривает «гостя», скрестив руки, и с большой дозой неприязни. У нее это наменяет недоумение и растерянность, но Вильяму-то, откуда это знать.
Точно, леди-бобби. Диво дивное и чудо чудное, но в паре с одежей, мебелью и той странной каретой уже не выглядит настолько уж невероятным. По сравнению с последним – а дьявольский экипаж двигался без лошадей, он готов поклястстя – в особенности.
- Спайк, - вновь начинает ведьма, - мы тоже не знаем, что произошло, но мы не собираемся причинять тебе вред…
- Ага, совсем не собираемся, - бурчит Ксандер, - а ничего, что он на меня напал, и чип ни фига не сработал?
- Ксандер, он же человек, значит, и чип не работает, - беспримерный по наглости и безосновательности вывод Гаррису кажется, довольно убедительным и Виллоу поворачивается к «Спайку». Успела понять или нет, но его поведение кажется девушке странно неадекватным, но и не безумным в то же время. Что-то не так, какая-то путаница, и в ней надо разобраться.
- Мы не собираемся причинять тебе вред, - особенно, после того, как вернулась Баффи, могла бы добавить с чистой душой не только Виллоу. Истребительница по-прежнему молчит, и Вильям тоже предпочитает помалкивать, лишний раз, утверждаясь, что в этом сумасшедшем доме главная – именно эта подозрительно рассматривающая его леди в непотребных штанах.
Но все равно - леди. Он пытается сесть, невольно стонет от мгновенно появившейся боли в животе, но все равно усаживается: руки-ноги целы, а ребра, кажется, нет, но это – ерунда.
- Больно? – спрашивает рыжая девушка. Глупейший вопрос, так что несмотря на участие, звучащее в ее голосе, в другой обстановке ей пришлось бы много чего услышать по поводу количества и качества мозгов женщины, но здесь, под глазами другой женщины и после встречи с грохочущим черте-чем на улице он предпочитает воздерживаться от лишних комментариев.
- Ерунда, леди, до свадьбы заживет, - черт его знает почему, но его вполне вежливый ответ вызывает странную реакцию: рыжая девушка жгуче краснеет, начинает бросать виноватые взгляды на белокурую леди, которая тоже покрывается нежным румянцем, не теряя впрочем, невозмутимого выражения лица.
Третья леди в комнате считает своим долгом сообщить:
- Навряд чтобы у тебя опять была свадьба с Баффи, Виллоу такого больше не наколдует.
Слова бывшего демона мести повергают всю компанию в еще больший конфуз, а Вильяма – в еще большее недоумение. Его с кем-то путают, это понятно, вопрос, можно ли воспользоваться данной путаницей для своей пользы.
И где чертов ирландец?
- Мы не причиним тебе вред, пока ты не попытаешься причинить его нам, - провозглашает, наконец, Истребительница, которой надоело исполнять роль наблюдателя, - Если опять попытаешься, напасть на кого-нибудь из нас, не посмотрю, что ты стал человеком и приму меры. Понятно?
Человек осторожно кивает в ответ, но Баффи все равно кажется, что она чего-то не учла. Что не так, и больше всего не так – со Спайком, снова находящимся под крышей Наблюдателя. Совсем не так.
- Как скажете, леди.
- Ты знаешь того типа, что на нас напал?
Правду, одну только правду и ничего кроме правды. Очаровательно. Особая прелесть состоит в том, что он действительно говорит одну только правду.
- Нет.
- А оружие, которое он использовал?
- Нет.
- Тогда какого... почему ты меня оттолкнул? Знал, чем закончится? Ты вообще, хоть понял, что стал человеком?
А раньше я что, лошадью был? Вслух произнести он не рискует – уж больно холодный мерзкий взгляд у этой девицы, и нет сомнений, что она убьет любого, кто ей не угодит. Да, девка, замуж тебе определенно пора.
- Нет. Понятия не имею, леди, наверное, вы мне понравились с первого взгляда.
Его ответ, почему-то, снова повергает этих странных людей в смущение определенно, диковинные их реакции начинают забавлять бандита. Не-е, леди не работает ни на полицию, ни на еще какую-нибудь чокнутую организацию типа революционеров или долбанные каменщиков – слишком наивны и целомудренны как гребаные квакеры.
Спайк никого не называет леди, Спайк не поперся бы на улицу среди белого дня, если бы точно не знал, что он стал человеком, Спайк не взял бы в заложники Ксандера, если бы не знал заранее, что чип не сработает – народ, откуда ему это знать? Все время, после превращения он находился под их присмотром, и у него не было никакой, абсолютно никакой возможности установить изменение своей природы. Исключительно из их слов, если он слышал разговор, но вампир столь глубоким доверием к их компании не обладает, чтобы вот так взять и принять на веру их слова.
Он бы проверил. А физически это сделать никак не мог – не успевал. А действовал так, как будто точно был уверен в своей человеческой природе и главное – нефункциональности чипа, о чем они вообще речь не заводили. Вывод: это – не Спайк.
Целиком эти гениальные размышления успевают пронестись в голове Виллоу и наполовину примерно – в голове Баффи. Остальные слишком заняты непосредственными переживаниями.
- Как тебя зовут?
Умная рыжая леди, сообразительная рыжая леди – поставить ее второй в очереди по степени опасности. Вот, она, пожалуй, может сообразить чего-нибудь действенное. Ладно, продолжим говорить правду, потому как никакой ощутимой выгоды от лжи Вильям не видит.
- Вильям Винтерсон, - даже если предположить, что белокурая действительно полицейский, навряд чтобы здесь знали его настоящее имя.
- Когда ты родился? - вопрос вызывает знакомое ироничное движение брови, но он отвечает:
- 22 июня 1857 года.
- Где?
- Йорк.
- Где ты проживаешь сейчас?
- В Лондоне.
- Состав семьи.
- Леди работает в полиции? – прерывает поток вопросов блондин, сопровождая отказ саркастичной наглой усмешкой – тоже до боли знакомой.
Виллоу в жутком волнении оглядывает собравшихся: ответы на все вопросы знает и Спайк, но…отвечал бы он иначе. Не так.
- Нет. Нет, просто…возникла непонятная ситуация и мы пытаемся в ней разобраться.
Хотя чего уж тут разбираться: она беспомощно взглядывает на Истребительницу и, не выдерживая, говорит вслух.
- Баффи, нам надо поговорить!
Девушка неуверенно оглядывается на всех остальных – похоже, только Джайлз уразумел то, что ведьма не рискует озвучить в присутствии бывшего вампира.
- Вилл... нельзя, - она красноречиво указывает глазами на «Спайка», но ведьма отчаянно крутит головой.
- Бафф! Ты... разве ты не понимаешь?!
- Чего не понимает, - вмешивается Гаррис, - девчонки, я тоже ни фига не понимаю, что за секреты?
Виллоу мучительно закрывает глаза, с горькой беспомощностью смотрит на Наблюдателя, но не найдя поддержки задает вопрос... несколько неожиданный.
- Какой сейчас год? – Вильям с удивлением смотрит на удивительную, воистину, леди. По-моему, я попал не просто в больницу, а в лечебницу для душевнобольных. Какой сейчас год и что это, на хрен, значит?
- 1873-ий.
Виллоу взволнованно выдыхает, и вопросительно смотрит на Истребительницу: понимаешь? Теперь понимаешь? Джайлз кряхтит, Аня, не поняв, молча ожидает продолжения, а Баффи...
Баффи испытывает невыносимую потребность присесть на диванчик и попросить жалобным голосом кого-нибудь о помощи. И что мне теперь прикажите делать? Для чего бы ни была предназначена эта стреляющей огнями святого Эльма кочерга, у бывшего вампира она забрала не только статус неживого обитателя многострадальной земли «обетованной», но и лишила памяти. Хотя... возможен и другой, не менее кошмарный вариант, потому как демон-то, прибыл из другого мира...
- Или поменять местами, - заканчивает Виллоу, явно следуя тому же направлению мысли, - Мамочка дорогая!
Поменяли местами – целиком, тогда в двадцатом веке находится живая ипостась ублюдка, а в девятнадцатом – неживая. Но ведь... живой... он же не вампир, у него же душа, и сердце... и все такое.
Практически с одинаковым выражением надежды, страха, ожидания и отвращения две девушки рассматривают невозмутимого ледяного британца, ни на йоту не утратившего ни наглости, ни самоуверенности, ни опасности для носителей жизней. И можно даже сказать – ставший более опасным. Чип не действует, а, судя по хладнокровной, беспощадно-жесткой манере действий, которые он успел продемонстрировать буквально за полчаса нахождения в сознательном состоянии – душа его тоже... не ограничивает.
- Да объясните, в конце концов, что происходит! – возмущается Гаррис. Бандит, мама дорогая, несомненный свирепый и жестокий бандит окидывает насмешливым взглядом бестолкового крупнотелого рохлю, и с ядовитым сарказмом объясняет.
- Леди пришли к выводу, что поняли, что происходит, но считают... нецелесообразным... посвящать в свои мысли, - он красноречиво усмехается брюнету, с четкостью многоопытного негодяя определяя слабейшее легко управляемое звено, и выдерживает многозначительную, четко рассчитанную паузу, - меня... я имею в виду.
Ксандер поворачивается к Виллоу, требовательно поджимая губы – либо подтверди, либо опровергни – Вильям не позволяет даже чуточной доли удовлетворения отразится на своем лице и встречает разъяренный взгляд беловолосой совершенно спокойно.
Сволочь. Мерзавец. Ублюдок! И никакая душа тут не поможет. Баффи едва удерживается от того, чтобы сию секунду не распылить мерзавца, но в последнюю минуту ее с отвращением и ощутимой волной ужаса по отношению к самой себе останавливает именно само желание – уничтожить, распылить мерзавца. Она не воспринимает его как человека.
Не видит в нем человека. С душой, сердцем, жизнью и несомненным правом на эту жизнь – и готова его убить, согласна убить, и чувствует свое право на убийство. О Господи, нет!
Я Истребительница, я уничтожаю демонов и то – не по своей воле, я не убиваю людей. Даже таких непотребных и откровенно опасных. Я не убиваю людей - и эта отчаянная молитва заставляет ее остановиться, чтобы не нанести свирепый и явно смертельный – ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА – удар. Я не убиваю людей, даже если это несомненные преступники и убийцы.
А он – убийца. Бандит и убийца – вот кем был Спайк до своего обращения. Не диво, что из него получился настолько выдающий вампир.
- Год его обращения, - выдыхает ведьма. Ксандер, похоже, все равно не понял, но остальные члены Скуби-банды теперь многозначительно переглядываются, что заставляет Вильяма... слегка нервничать, что значат все эти многозначительные взгляды и намеки? Что значат эти многозначительные слова и насколько опасен для него конкретный и явно понятный присутствующим их смысл? Леди и джентльмены, вы не находите, что мне следует что-то узнать о происходящем?
- Он ничего не помнит, - констатирует ведьма, но блондин больше не желает играть роль бессловесного статиста.
- Разговоры о цепях и веревках я помню. Звучало многообещающе.
Опешившая Виллоу замолкает, да и остальная Скуби-банда находится, а вернее продолжает находиться, в легкой оторопи: вот так, легко и изящно сделать их самих виноватыми в его бегстве, в захвате заложника и остальных возможных последствиях…хм, если это не Спайк, то очень похоже. Какого черта!!!
- Вот что блондин, не знаю, что ты помнишь, а чего не помнишь, но точно знаю, что соврать тебе ничего не стоит. Так что сиди и молчи в тряпочку, воображаемую, я имею в виду, если не хочешь, чтобы она оказалась настоящей, так же как и разговоры насчет веревок и цепей. Мы разберемся, с твоей помощью или нет, но если будешь сотрудничать – получишь свою пайку. Как всегда.
Не-е, не находят, явно. Зеленоглазая леди с воинственным жестким лицом скрещивает руки на груди, являя истинное воплощение непоколебимости и решительности, и Вильям почти с восхищением окидывает взглядом ее тонкую фигурку. Воистину – решительная женщина, настоящая стерва, несмотря на юность и миловидность. Бля-я, люблю стерв. Люблю сук, с которыми никогда не знаешь, чем закончится ночь.
Леди, вы просто созданы для меня! Он мгновенно замечает и едва уловимый румянец, показавшийся на ее щеках, и подавленное, спрятанное немедленно смущение от его взгляда. Конечно же – немедленно пользуется непонятным смущением, нащупывая очередной рычаг управления. Белокурая бестия – вожак, без сомнений, весьма и весьма полезно иметь какие-то способы воздействия на вожака, особенно, когда на хрен не понимаешь, что происходит.
- А жаль, милая девушка, - цедит он с нагловатой ухмылочкой, насмешливо и искушенно щуря блестящие ледяные глаза – паскудный, битый во всех бойнях, многоопытный и безжалостный помойный кошак. Видел всякое дерьмо, побывал во всяком дерьме и в любом из представителей своей породы видит одно дерьмо – малейшие признаки, - это было... та-ак многообещающе.
Баффи вспыхивает не хуже огня, и внутри и снаружи, тоже щурится на манер бойцового кота той же породы. Ледяной взгляд глумливых знающих глаз окатывает ее ощутимой горячей волной, от которой хочется выть и кататься по земле, выгибая спину, потому что она – кошка, а не кот, но целомудренная американская девушка все же подводит воительницу.
- Я тебе не милая девушка!
- А жаль, - комментирует крашеный мерзавец, немедленно утрачивая то специальное блудливое выражение, с которым оскорбляют и унижают безжалостно юных и целомудренных девушек – чистых, с богатых семейств и религиозных общин – и ледяным голосом самоуверенного высокомерного британца интересуется.
- Тогда может, леди, - он как-то ощутимо подчеркивает это слово, превращая в титул и требуя соответствия высокому званию, - посвятит меня в свое понимание ситуации. Думается, что я – самое заинтересованное лицо в этом непотребстве.
Выражение страшно точное, отмечает про себя Виллоу, но вот что желать с этим предложением-требованием...
То же Спайк! В смысле – не Спайк, но лучше он от этого не стал. И умение вымазать одной фразой с ног до головы – тоже, похоже, качество врожденное, а не приобретенное.
Баффи уже с откровенной ненавистью смотрит на наглеца, но тут вмешивается Джайлз.
- Я считаю, Спайк, кхм-кхм, Вильям Винтерсон, имеет право знать, что происходит. Во всяком случае, в том объеме, который мы сами способны уяснить.
- Джайлз, - негодованию и удивлению истребительницы нет границ, но Наблюдатель неожиданно жестко хмурится и твердо повторяет
- Баффи, мы не в состоянии решить ситуацию немедленно, мы не в состоянии немедленно понять, что именно и как именно произошло, так что этому... человеку, какое-то время придется находиться здесь, и поскольку он агрессивен и опасен, пусть в человеческой степени, я не намерен позволить повториться сегодняшнему происшествию. А это возможно только в случае добровольного сотрудничества.
Британец, без сомнений, судя по манере выражаться, явно не к простому люду относится, да и в сообразительности и обстоятельности ему не откажешь – тоже надо будет поосторожней, авторитетом у белокурой сучки пользуется, что полезно, да и все остальные, включая рыжую умницу, признают главенство его мозгов. Правда, страдает той же выводящей из себя манерой говорить о присутствующих в третьем лице, но за то, что он говорит, можно временно и потерпеть.
Дальше – по обстоятельствам. Он откидывается на спинку дивана, стараясь занять более удобное положение, и морщится, напоминая о своей временной нетрудоспособности – насколько это соответствует истине, все равно знает только он сам, а леди и джентльмены пусть сами разбираются.
- Слышу глас рассудка – это радует, - воинственная красотка гневно хмурится, но он не обращает внимания на ее нее – главное действующее лицо сейчас – англичанин, которого именуют Джайлзом или Наблюдателем. Любопытно, - Так как на счет объяснений?
Неожиданно Ксандер, в силу неугасшего гнева праведного, отсутствия сочувствия и внимания, возмущается:
- Ага, а когда ты напал на меня, объяснения тебе были не нужны!
- Не нужны, - непринужденно соглашается юноша и продолжает, ничто же сумняшеся, - Из тех разговоров, которые я услышал, наиболее понятной оказалась часть, с уже упоминавшимися веревками и цепями, причем звучала она очень однозначно и неприятно... Я так понял, вы не собирались интересоваться моим мнением на сей счет, так что я позволили себе не интересоваться вашим – на ваш счет.
Собравшиеся, в силу своих ощущений и возможностей, обмениваются различными взглядами – великолепный негодяй, копируя Истребительницу, тоже скрещивает руки на груди, несмотря на адскую боль в сломанном ребре и наклоняет голову. Сказавший «а», пусть скажет и «б», не так ли?
Ух, каким ледяным холодом веет от светловолосой девушки, могла бы – заморозила бы взглядом, как какая-то там королева из сказки. Зеленый взор мечет молнии, ледяное лицо, разгневанное и прекрасное как у легендарных валькирий – нет, она не леди. Она воин, принцесса-воин, она должно быть, свирепа и беспощадна в драке, как дух войны, и черт меня возьми со всеми потрохами, но она должна быть так же свирепа и неукротима в любви!
- Баффи, это необходимо, - твердо повторяет мужчина, ища ее взгляд, но девушка, по-прежнему не отрываясь, всматривается в зеркальные дышащие зрачки своего врага, и странным образом оба и одновременно, они словно исчезают из реальности. Или реальность как-то изменяется, теряет свою временную протяженность и материальность, растворяется где-то в бесконечной первобытной плазме, а они остаются вдвоем, только вдвоем, и всматриваются в души друг друга так, словно от этого зависти судьба утраченного мира. Откровение, смысл которого останется непознанным для них обоих.
Пока.
Пожалуй, никто из смертных этого не заметил, пожалуй, никто не услышал и не понял ни исчезновения, ни ощутимого жуткого колебания, сотрясающего пространство каждый раз, когда история готова повернуться в другую сторону, направив легкомысленное течение событий в русло непредвиденное и невероятное – ничего не помня и почти не забыв, они отводят глаза друг от друга и Баффи снисходит до объяснений. Совершенно позабыв об их значении.
- Сейчас не 1873, сейчас – 1998.
- Чего?
- Сейчас 1998 год. Добро пожаловать в реальность, пришелец.
Название: Двойник.
Рейтинг: NC-17, вроде бы слеш.
Пары: Ангел – Спайк.
Отказ от прав: все права на героев принадлежат Джоссу Ведону и иже с ним.
Адрес для пинков: [email protected]
И когда я лежу рядом и вспоминаю того мальчика, который болтался бы на виселице еще до окончания 1873 года, я не могу оплакивать ту плохую услугу, которую оказал ему.
Цитата приведена в порядке указания на источник вдохновения: А Вильям, изначально проявляющий выдающиеся криминальные наклонности, вытерпевший все живое дерьмо еще при жизни, но не утративший при этом выдающихся способностей любить – это вдохновляет. Спасибо за неимоверно прекрасную историю!
- И где его тут искать?
- Ну-у, не знаю, но предыдущий мой опыт показывает, что демоны предпочитают свалки и заброшенные фабрики. Не думаю, что этот деятель является исключением, - девушка внимательно оглядывает очередную грандиозную мусорку, сопровождающие лица следуют ее примеру, но только Истребительница слышит подозрительный шум за кучей каких-то мебельный обломков.
Совершенные, отточенные долгой практикой инстинкты воительницы – задержать, идентифицировать, уничтожить – стремительной движение гибкого девического тела почти незаметно обыкновенному человеческому глазу, сокрушающий захват шеи рассчитан на противника прочнее и сильнее человека – Убийца, созданная и совершенная. Первый этап слегка испорчен увертливостью неожиданного противника, второй прекращает боевые действия.
- Спайк! – отвращение, презрение и досада – она, наделяясь быстро и эффективно разобраться с очередной проблемой, а вместо этого придется разбираться с очередным проявлением проблемы долгосрочной.
- Что ты тут делаешь?
Вампир окидывает воительницу невозмутимым взглядом:
- А как ты думаешь? – перед напуганными взглядами Скуби-банды предъявляется слегка погнутая блестящая какая-то утварь, которую он раскачивает перед глазами Истребительницы в качестве вещественного доказательства, - У меня нет денег, чтобы покупать вещи – приходится их …разыскивать.
Вместо того чтобы воровать или что куда привычнее и достойнее – грабить. Девушка откровенно кривится в презрительной гримаске:
- В мусоре? Отвратительно!
- Точно.
Спайк хладнокровно рассматривает собравшихся людей, не реагируя ни на слова, ни на выражения – привычно безопасный, не угрожающий, беззащитный, достойный презрения, которое и получает в полной мере. Пожалуй, только сама Истребительница не участвует в словесном третировании вампира
Ярость, бешенство, страстность и беспощадность – несомненные достоинства воина пропадают втуне, заживо похороненные в плененном демоне, и хладнокровная синеглазая королева глядится бесстрастными глазами через прорези человеческой маски на лице своего лучшего солдата. Ненависть, единственное, что осталось и что не исчезает, когда рассыпаются прахом остальные качества силы. Ненависть. Синеглазая, ледяная королева, замораживающая в лед отчаяние, презрение и отвращение: слова несостоявшегося корма отскакивают от ледяного панциря бесполезными брызгами воды, и воин равнодушно принимает очередную волну страха и насмешек. Они сейчас жутко напоминают обезьян, те тоже скачут по веткам и находят непредставимое удовольствие в издевательстве над связанным тигром. Обезьянья порода у людей, обезьянья.
- Ладно, - озабоченно хмурится девушка, - Если уж ты здесь, то, может, ты видел или знаешь о новом демоне: высокий, клюворылый, в чем-то вроде мантии и с посохом?
Вампир закуривает неизменную сигарету, прежде чем ответить, холодно интересуется:
- Не тот, что стоит за вами, с рубиновыми глазками?
Скуби-банда стремительно разворачивается, даже пытается почти грамотно рассредоточиться по свободной площади. Демон – он не высокий, он просто громаден, подрос что-ли – величественный и сосредоточенный, явно человеческую суету оценивает на уровне толкотни насекомых – его интересует только Баффи. Он властно и требовательно смотрит именно на Истребительницу и девушка не может принять это иначе, чем вызов.
Спайк предусмотрительно отступает на шаг и с энтузиазмом обращается к демону:
- Давай, парень, врежь ей по заднице! И всем остальным желательно – тоже.
Похоже, вампира существо тоже воспринимает в качестве декора, не более. Что обидно: Истребительница кидается навстречу противнику, прежде чем успевают отреагировать все остальные и демон теперь уже в присутствии зрителей демонстрирует выдающуюся силу и умение – девушка отлетает назад, едва успев сгруппироваться перед падением, вслед ей устремляется сгусток нелицеприятного света, вырвавшейся из посоха, и Спайк с трудом уворачивается от лучика. Чем бы ни стреляли, но понятно, что здоровью способствовать не будет – ну обидно же!
Он поворачивается к демону и возмущенно кричит:
- Эй! Ты! Рожа с рогами! Я же за тебя!
Похоже, предложение не оценили: пришелец легко отшвыривает с дороги Райли, небрежный жестом отправляет в другую сторону огневой импульс Виллоу, и вновь оказывается прямо перед воительницей. Девушка вскакивает, принимая боевую позицию, демон направляет на нее посох, и слова его звучат на редкость буднично и просто:
- Ты умрешь, Истребительница.
Неведомое оружие мгновенно наливается бушующим сиянием, истекает огненной мощью – ослепительно белый сгусток пламени устремляется к девушке и…
Она не успевает.
Иногда у ненависти изменяется цвет глаз и волос. Он не знает, почему и как это происходит, но та синеглазая ледяная королева, позволяющая ему выжить столько времени, та, что покрывал его ярость и боль морозными поцелуями, та, что удерживала его на волоске от самоуничтожения – она, иногда, теряет свой цвет. Отчего-то, у нее становятся зеленые глаза и волосы цвета золотистого утра. Он никогда не любил таких женщин и не знает, почему она так похожа на одну из них. Почему становится так похожа на одну из них.
Но ему не из чего выбирать: ненависть – последний оплот его жизни, его существования, и если она погибнет,…кто даст ему силы не умереть?
Колдовское адское сияние уже почто касается ее волос, когда от могучего удара вампира, Баффи отлетает в сторону, и предназначенный ей погибельный свет растекается по тонкой фигуре демона, и словно растворяется в мертвом теле. Спайк как-то судорожно вздыхает, запрокидывая голову, и валится в кучу обломков. А насколько она поняла, этому подозрительному во всех отношениях посоху требуется время для чего-то, типа зарядки.
Конечно, новая атака не более успешна, чем предыдущая, но девушка умудряется вырвать посох из лап демона, прежде чем он отшвыривает ее на землю. Королевское спокойствие нечеловеческого представителя полужизни нарушается, он гневно рычит, но вернуть оружие не успевает: что-то у него происходит непредвиденное, Джайлз, воспользовавшись большим знанием магии, чем-то выстреливает и разъяренный демон исчезает.
- Райли, с тобой все в порядке?
- Да, все нормально, а ты?
- Все хорошо. Виллоу, Джайлз, вы как?
- Все нормально. Баффи, а посох?
- У меня.
- Что с демоном?
- По-моему, Джайлз его вырубил, нет?
- Нет. Он исчез по собственной инициативе.
- Значит вернется?
- Думаю, да. Он совершенно однозначно охотится за тобой, Баффи.
- Как всегда. Вопрос, почему с этой штукой. У него вполне достаточно сил…
Голоса то затихают в отдалении, то, как будто снова наплывают, и сквозь странное мучительной забытье он не понимает и половины слов.
- Нужно внимательно исследовать посох. Я уверена, что это артефакт.
- А разве не главное то, что монстр охотится за Баффи?
- Райли, это мое обычное состояние…
Ненависть нельзя убить – если она умрет, он тоже умрет. Ненависть с зелеными глазами должна жить и быть любимой. Но вот как насчет другой, той, что с синими? Потому как выясняется, что их кажется – две.
- Я понимаю, но…это как-то некрасиво.
- Да что с ним станется. Он – мертвей, какая разница?
- Есть разница: если он не очнется до рассвета, то сгорит здесь синим пламенем.
- Я лично горевать не буду…
- Баффи, он только что спас тебя…
Хмурое, недовольное женское лицо перед глазами, разглядывает с отвращением и беспокойством, которое не хочет показывать: так смотрела его сестра, когда его притаскивали из бара после очередной разборки. Имеется в виду, пока у нее былое оба глаза: после очередного визита пьяного папаши ее стали называть одноглазой Лизи, а его – одноглазым Вилли. Ему впрочем, повезло – нож прошел по касательной, и глаз, на самом деле, не пострадал, только шрам на брови остался.
- Давайте, хоть в склеп его оттащим.
Приятная перспектива: я что, умер и не знаю об этом? И где этот ирландский ублюдок? Девушка напряженно сводит брови, над чем-то усиленно размышляя, наконец, выдает вердикт.
- Нет. Отнесем его к Джайлзу. Мало ли.
Она распоряжается с воистину королевской уверенностью, и какие-то люди, лица которых он не может толком рассмотреть, ворча и причитая, беспрекословно выполняют ее распоряжения. Кровавый ад: сначала угрожают могилой, потом тащат в апартаменты принцессы. Я что-то пропустил?
Не слишком бережно Ксандер и Райли – согласившийся тащить Спайка только под угрозой того, что в противном случае это придется делать самой Баффи – укладывают безвольное тело на диван, Гаррис моментально вспомнив давнюю привычку, оглядывается в полосках подходящих веревок.
- Баффи, надо его… - ну да, надо. Ему самому становится почти стыдно от подобного припадка трусости, но с другой стороны, эта самая трусость, кою обладатель ее предпочитает называть осторожностью, убедительно подсказывает ему, что контакт с неведомым излучением чреват разнообразными сюрпризами, так что: может все-таки связать?
Он подымает вопросительный взгляд на Истребительницу, она недовольно поводит плечами, хмурится, сама не зная, какое решение принять. Оглядывается на Джайлза, потом на Ведьму. Замечательность состоит в том, что Виллоу, почему-то, по убеждению, всех остальных, меньше рискует при непосредственном исследовании состояния вампира – живописное описание сцены на заводе произвело такое впечатление или несостоявшееся покушение на ее жизнь. Вообщем, девушка решительно наклоняется над распростертым телом, дабы с помощью – интересно чего, интуиции? магии? веления души? – определит, что делать с беспокойным постояльцем, которого сами же на свою голову и притащили.
- Знаешь, я думаю, все-таки надо связать, - комментирует Ксандер, ища и находя молчаливую поддержку у Райли. Солдату арестант номер 17 никогда не нравился, так что они прекрасно понимают друг друга. Баффи хмурится, Виллоу укоризненно качает головой:
- Он без сознания и не опасен. Магический импульс был очень велик, я ощутила, - она внимательно осматривает открытые части тела на предмет повреждений, таковых не находит и ее уверенность, несколько,… снижается, - Пока, во всяком случае.
Истребительница слышит ее невнятное бормотание, и на всякий случай, подходит поближе, для предотвращения каких-нибудь неучтенных ранее последствий, но когда Виллоу выпрямляется, замирает с вопросом на устах. Лицо у ведьмы становится белым, как молоко. Она с ужасом смотрит то на распростертое тело, то на воительницу, принимающую решения.
- Б-баффи...
Заикающаяся Виллоу? Дурной признак. Весьма. Истребительница стремительно шагает вперед, но не похоже, что ее подругу напугал Спайк: вампир на диване по-прежнему неподвижен, но глаза у Виллоу переполнены изумлением пополам со священным ужасом.
- Что?
- Баффи, … - она как-то нелепо усмехается, растерянно взмахивает рукой - у него сердце бьется.
- Что?!
- У него сердце... бьется.
Солнечный луч, скользнувшей по коже, нежен и сладок, и напоминает пролившееся молоко: утро, раннее прелестное утро, и солнечные лучи тихонько прикасаются к земле и листьям, как возлюбленный, не желающий разбудить любимую слишком резким прикосновением. Но он слишком горяч, истомлен предыдущей ночью и трава, цветы, человеческая кожа, конечно же, ощущают эту горячую ласку и просыпаются, раскрывая навстречу солнцу голодные ротики и глаза. Утро, мистерия восшествия светила: свет поджигает кожу Спайка, и вампир приходит в себя от адской боли.
- Твою мать!
Он лежит в куче какого-то мусора, и это, несомненно, вина проклятой Саммерс, которую он вчера сдуру выдернул из-под удара. Он не успевает достаточно удивится глупости и дикости своего поступка, потому что солнце наступает с решительностью гениального полководца, а на городской свалке, кроме куч мусора, никаких других препятствия для вездесущих лучей нет. Но закопаться в мусорник отнюдь не является хорошей идеей, так что Спайк, воя и матерясь от боли и злости, судорожно набрасывает на голову первую попавшуюся тряпку и устремляется к канализационному стоку.
Здесь полно грязной воды, здесь плавает…отбросы разного происхождения и вампир, свалившийся в сей неаппетитный коктейль, чуть с ума не сходит от ярости: кровавый ад! Долбанный кровавый ад! Ты заплатишь за это Истребительница. Обещаю, ты – заплатишь!
Когда Спайк добирается, наконец, до городских коллекторов, его желание успевает пройти стадию берсеркерства, неконтролируемой ярости и бешенства. Взятое под контроль синеглазой знакомой, оно трансформируется в ледяное бесстрастное решение, и вампир, с отвращением сбрасывая изгвазданный плащ, деловито и практически спокойно рассчитывает, какое количество миньонов ему понадобится на первом этапе, и сколько времени он может потратить на их воспитание. В прямом бою Саммерс чертовски сильна, если бы не чип в голове он мог бы с ней потягаться, при соответствующей организации операции, но в связи с переходом на инвалидный статус о возможности непосредственного уничтожения можно только мечтать. Но, черт возьми, существуют другие способы, и немало, и какого черта он до сих пор ими не воспользовался – непонятно.
Впрочем, на данный момент, Спайка это не беспокоит: почему-то, сегодня и сейчас, его желание, стремление превратилось в заданную цель, в единственную цель, абсолютный смысл существования. Он чувствует себя настолько подчиненным этой единственной цели, что все остальные желания, стремления, какие-то колебания и сомнения напрочь исчезают из его сознания: он должен уничтожить Истребительницу, должен принести смерть Избранной маленькой шлюхе – он создан для этого.
Чтобы уничтожать. Сильнейших. Лучших. Прекраснейших. Потому что он – лучше.
- Вы гляньте-ка, кого нам черти принесли! Истребительский вампир! Ну что белобрысый, все еще лижешь истребительскую задницу? Или она позволяет лизать задницу ее солдата, а? – демон Кмерра, рогатый, пузатый, и воняет, все бы ничего, но члены этого клана покрыты совершенно потрясающей чешуей, по прочности, не уступающей молибденовой стали. Вампир невозмутимо рассматривает насмешника с деловитостью лесопилки, прикидывающей как сподручнее распилить корявое дерево: чешуя у них непробиваемая – это факт, благодаря которому представители редкого довольно вида дожили до наших дней, и остаются едва ли не самыми большими наглецами в демоническом мире. Но глазки-то у него – не железные, и пасть – небронированная.
- Предпочитаю задницу Наблюдателя, - меланхолически сообщает Спайк, решительно направляясь к монстру: день у него сегодня такой, не слишком удачный для знакомых, так что придется тебе, дружище, проявлять свое остроумие в другом, более теплом и приспособленном для этого месте.
Вампир задумчиво осматривает окровавленный кулак с зажатыми ошметьями мяса, демон корчится под ногами беспомощной тушей – Спайк выдрал его мозги через глазные отверстия и даже особо усилий не прилагал: самонадеянное чудище никак не предполагало встретить смерть в лице хрупкого светлоглазого вампира, и бронированность его тела спасовала перед «бронированностью» мозгов. Развитая техника побеждает силу, а развитый ум – развитую технику. Конец цитаты.
Вампир, выплеснувший, накопившийся за утро адреналин, равнодушно смотрит на второго представителя железобетонного клана, замершего в трепетном сомнении и страхе: Спайк действительно не испытывает к чучелу никакой злости – он только что совершил процедуру сброса оперативного адреналина – более долгосрочный хранится для другого применения. Так что он очаровательно улыбается демону, мягко интересуется:
- Хочешь последовать за ним? – удивительно, почему при этой милой усмешке демон Кмерра, огромный, бронебойный, и тупой как танк, неуверенно отступает, и, будучи не в состоянии побледнеть, беспокойно оглядывается в поисках подходящего для исчезновения отверстия. По-видимому, существующие совершенно отдельно при этой улыбке стеклянные, совершенно безумные глаза производят большее, а главное, совершенно противоположное впечатление.
Чудище разворачивается, воспринимая вопрос и усмешку вампира в качестве разрешение слинять, и оповестить босса об окончательно сбрендившем кровососе, Спайк пару секунд смотрит вслед беглецу, прикидывая, насколько он выгоден в качестве гонца. Приходит к выводу, что меньше, чем шарящиеся в канализации неизменные и вездесущие крысы-стукачи, и устремляется за ним: поиграем красавец?
Неудачный день для встретившихся на его пути – имеется в виду те, кого он в состоянии растерзать – но вполне удачный для начала новой компании. С аппетитом, проглотив мозг второго монстра, вампир уверенно направляется в некое, закрытое для смертных и для большинства не очень, временно и частично, бессмертных место – уютненький такой домик, самодвигающийся и невидимый, в аккурат для колдунов, занимающихся некромантией и другой, запрещенной конвенцией магией. Помнится, ему нужны были мертвые исполнители для некоторых, сугубо профессиональных целей. Так он их ему предоставит – в обмен, разумеется.
Что-то невразумительно бормочущий голос звучит совершенно незнакомо значения слов тоже трудно уловить. Не открывая глаз и никак не демонстрируя возвращение сознания, он пытается понять смысл беседы, но оба голос – мужской и женский, последний, причем, с каким-то удивительный акцентом – говорят что-то совершенно невразумительное:
- Я не понимаю, что же, посох обладает силой превращать демонов в людей?
- Н-нет, скорее, я бы сказал, возвращать жизнь погибшим неестественным способом. Если, конечно, рассматривать событие с этой точки зрения.
- А с какой еще?
- Виллоу, мы не представляем пока, с чем имеем дело, а значит: не можем сделать правильные выводы. Все наши предположения совершенно голословны и не опираются на факты…
- Если бы действие посоха сводилось к возвращению жизни, то каким бы образом это могло бы повлиять на меня? Логичнее предположить, что артефакт отнимает жизнь, а не возвращает.
Третий голос тоже совершенно ему незнаком, но прошедший выучку в гнилых трущобах Лондона и Йорка, он четко улавливает в нем властные и уверенные нотки, свойственные стражам порядка или другим заслуженным представителям власти: хм, девушка – бобби? С каких это пор?
Он пытается определить, не связан ли он, стараясь при этом, не шевелится и, продолжая вслушиваться. Но разговор продолжает крутиться вкруг какого-то непроизносимого предмета, демонов и Истребительниц, так что он совершенно не улавливает его смысл и пропускает мимо ушей, предпочитая сосредоточиться на собственных последних воспоминаниях и уяснить, что же произошло, в конце концов.
Вообще-то, совсем последние воспоминания касаются событий, вполне могущих повлечь за собой горизонтальную позицию в койке под щебет женских голосов – это если он в лечебнице. Странная диковатая усмешка на смуглом красивом лице, неожиданно жесткий захват шеи, боль в порванной артерии, не столько боли, сколько страха, потому как определенно его убивают, и способ выбран для этого несколько экзотический. Не-е, вряд ли чтоб после этого он оказался в раю – не та биография. Так что это – лечебница, и отсюда надо линять со всевозможной скоростью, пока его не опознали.
Он осторожно приподымает ресницы, быстро и цепко охватывая взглядом комнату: особой потери сил он не чувствует, но он прекрасно ознакомлен с последствиями большой потери крови: кажется, что все в порядке пока лежишь, но как только требуется встать на свои двои – возникают проблемы. Комната большая, обставлена странной непривычного вида мебелью, с большим количеством весьма непривычного вида светильников и совершенно точно не больничная. Наблюдение сие сильно увеличивает его опасения на счет собственной безопасности, и поиск возможных путей отхода становится еще более безотлагательным делом.
- Хорошо, но кто тогда…это? – Виллоу неуверенно указывает рукой на неподвижное тело на диване: дыхание, биение сердца, высокая температура тела – абсолютно все признаки определенно подтверждают наличие жизни. Выбеленная голова, панковские аксессуары, бессмертный плащ явно указывают на иную, более известную принадлежность лежачей личности.
Чудный вопрос: а кто это?
- Если он стал человеком, - ведьма замолкает, потому, как никаких определенных выводов из данной гипотезы извлечь нельзя. Ну, стал человеком, а дальше что? Каким человеком? Как представить Спайка в виде человека? Что это должно значить?
Все трое в полном смятении упираются взорами в подозрительного больного, последний имитирует полную бессознательность, чувствуя, что разговор приблизился к более интересной для него теме.
- А там…
- Нет. Вампиром, - прерывает наблюдателя Баффи, пристально рассматривая существо на диване. Что-то в нем изменилось, определенно, вот только она никак не может понять что. Дыхание, как ни странно, сильно сбивает с толку, отвлекает.
- Вампиром, - механически повторяет британец, и он снова настораживается: улавливает смысл, о вампирах он уже кое-что знает и любопытно бы знать, откуда об их существовании знают эти диковинным образом одетые люди. На охотников они не похожи, на колдунов тем более, а все остальные… Обычно, в вампиров начинают верить только после незабываемого ощущения клыков на шее. Ну, или чуть раньше, как он, например.
Джайлз потерянным жестом снимает очки, начинает усердно протирать их:
- Я попробую еще поискать. Мне кажется, я видел какое-то упоминание в книге тьмы марданскогго ковена.
- А я поищу в Интернете, - чуть ли не с облегчением подхватывает Виллоу: поиски, сражения, вампиры – это привычно, знакомо и уже даже не удивляет, неизвестная же опасность всегда кажется более выдающейся. Достойной Избранной, правда?
- А что делать с ним? – пытается избавиться от решения Истребительница. Наблюдатель продолжает мусолить очки, на лице ведьмы опять появляется растерянное выражение «я так хочу, чтобы меня здесь не было» и девушка хмуро переспрашивает:
- Что с ним делать? Идеи есть? – идиотский вопрос. И так понятно, что никаких идей нет, - Джайлз, как ты думаешь, он опасен? В смысле, прекратилось ли действие чипа?
- Не знаю, - с досадой отвечает мужчина, водружая очки на место, - но если он – человек, то его силы вполне сравнимы с остальными, так что – меньше опасности. Я так думаю.
Последнее он бормочет несколько упавшим голосом, с тоской оглядываясь на лежащего, и очень ясно себе представляя, что именно ему опять придется предоставить убежище на редкость невезучему вампиру. В смысле не вампиру…
Баффи решительно встает.
- Окей! Значит, вы занимаетесь книгами и компьютерами, а я поспрашиваю кое-кого, кто может быть в курсе природы урода вместе с его посохом.
- А… - Виллоу неопределенно указывает рукой на диван, Истребительница морщится, ощущая привычную вспышку раздражения и той специальной, толкающей обычно к усугублению неловкости ситуации, виноватостью, которую обычно чувствуют положительные люди, когда их нехорошие и мерзкие противники оказываются в дурных опасных ситуациях. Как если бы это именно твое желание выполнено и именно из-за тебя, человек тебе неприятный и отвратительный, оказывается в неприятностях по самую макушку.
- Он – человек, чтобы это ни значило. Джайлз прав: его сила не превышает обыкновенную человеческую, так что думаю, Ксандер легко с ним справится.
Виллоу с некоторым сомнением обдумывает предложение, но Баффи уже приняла решение и устремляется к выходу, избегая возможных возражений, и пытаясь заодно, избавиться от назойливой вредной по характеру радости от воображаемых выражений лиц Спайка и Ксандера, когда они опять окажутся в роли пленника и стража.
Он терпеливо ждет, когда в соответствии с указаниями властного девичьего голоса оставшиеся перемещаются по зданию, стараясь особо не вникать ни в их беседы, опять ставшие практически бессмысленными для него – понятно, что про магию, но сия область была очень далека от его интересов – пользуясь временным их отсутствием, тщательно осматривает комнату, стараясь обнаружить по близости какие-нибудь полезные острые предметы, не менее внимательно осматривает пришедшего на «стражу» юношу – полноватого, тяжелого и медлительного. Ясненько, парень обладает не такой уж малой физической силой, но никакой быстроты и ловкости, приемами драки явно не владеет, да и собственной силой пользоваться толком не умеет – легко!
Он четко выбирает момент, когда мужчина постарше и явно более опытный боец удаляется куда-то на второй этаж, и девушка с рыжими волосами начинает что-то совершенно непонятное делать за столом в соседней комнате – будем надеяться, она не колдует, и не умеет плеваться молниями. Юноша, говорящий с тем же несусветным акцентом, какое-то время подозрительно глядит на диван – призывы связать и приковать почему-то не вызвали поддержки – усаживается в кресло напротив него и, направив арбалет в его сторону, через какое-то время утыкается в тонкую пеструю книгу перед глазами. Ну и придурок: его оставили охранять пленника, а он не только на него не смотрит, но еще и книжки читает. Арбалет это чучело держать умеет, заметно, но на таком близком расстоянии у него нет возможности использовать его с достаточной эффективностью. Ох, и придурок!
Он так и не понял, к кому он попал, и куда подевались все остальные участники вчерашнего рандеву, но доверия он у этих сомнительных сестер милосердия не вызывает, а уж призыв к веревкам и цепям окончательно убедил его в необходимости немедленно вырваться их странного помещения, кто и откуда, потом разбираться будем, а заодно, не позабыть поблагодарить судьбу за предоставление оружия, которое другим способом он точно не нашел бы.
Каким-то чудом, Ксандер успевает поднять глаза в ту самую секунду, когда Вильям бесшумно соскальзывает с дивана. Он успевает увидеть неожиданно близко, потому что существо оказывается прямо перед ним, светлые почти светящиеся голубые глаза, полные холодного стеклянного блеска, успевает открыть рот, скорее от неожиданности, а, не собираясь закричать, но дальнейшее уже совершенно с его стороны не контролируется. Умелый и опытный бандит выхватывает арбалет, не только блокируя руку, но и резко, чуть не до перелома скручивая запястье, заставляя Ксандера наклониться вперед в кресле, обхватывает сгибом руки шею и жестко сжимает: ровно настолько, чтобы парень мог дышать, но медленно и осторожно. Без излишнего шума.
Ксандер пытается что-то прохрипеть, низкий спокойный голос у его уха звучит до ужаса знакомо: именно так и говорил Спайк до того времени, когда чип превратил его угрозы в пустое сотрясение воздуха.
- Спокойно, парень, не ори и, возможно, все обойдется, - очень обнадеживает. От ледяного британского акцента Гарриса охватывает почти обморочная слабость, но - вампир, человек, кто? – больно выкручивает его руку, крепче сдавливая шею: Ксандеру не хватает воздуха, чтобы закричать и когда через пару секунд доступ к кислороду появляется, он только молча хватает ртом воздух – зато встряска приводит его тело в нормальное состояние, и блондин тут же вздергивает его на ноги.
- Двигай, - сопровождая свой приказ, толчками по направлению к двери. Он заставляет юношу двигаться в согнутом состоянии, тщательно следя, чтобы под ногами у обоих не оказались какие-нибудь хрупкие или гремучие предметы и с перепугу Ксандеру кажется, что это именно вампир, Спайк во всей красе и силе и без чипа – на самом деле, Вильям не обладает большей физической силой – он обладает большей силой духа. Физика тела – дело десятое, он – боец и его свирепости и бесстрашия хватило бы не на одного мягкотелого американца.
Вильям Кровавый – не вампирское прозвище, жаль, что в дневниках Наблюдателей об этом не было сказано.
Светлая надежда на то, что, да, это именно Спайк, который вампир, а значит, сгорит в лучах полуденного светила, исчезает со скоростью большей, чем желанное аутодафе: блондин быстро оглядывается и, не увидев препятствий, тащит своего заложника через двор. И тут Ксандеру наконец-то везет: его свободная рука цепляется за какую-то недавно появившуюся ритуальную вазу, или похоронную урну, В хозяйстве Наблюдателя иногда весьма трудно разобраться, и эта неписанная красота с оглушительным грохотом разбивается позади них.
- Кровавый ад, - шипит блондин сквозь зубы, разворачивая парня лицом к предполагаемым противникам, собираясь использовать в качестве щита. Противники в количестве трех штук – мужчина, рыжая и еще одна леди в таком же нелепом одеянии – выскакивают на порог и замирают в полной растерянности.
Оружия у них нет – человек усмехается знакомой глумливой улыбочкой и пятится, продолжая удерживать Ксандера перед собой. Арбалет он держит за его спиной, но и без него трое неудавшихся стражников считают ситуацию достаточно угрожающей.
Но почему? Мы же помочь пытаемся? Виллоу делает стремительный шаг, останавливается, опасаясь спровоцировать Спайка, и подымает вверх пустые руки – демонстрация мирных намерений.
- Спайк, мы помочь пытаемся. Мы сами не знаем, что происходит.
Слова ее не оказывают никакого действия на парочку, и она делает еще один шаг, и снова начинает говорить, в надежде как-то уладить, или хотя бы отвлечь Спайка на время от его, несомненно, смертоносных намерений: ведьма успела набрать номер Баффи на могильнике и телефон сейчас у нее в кармане. Даже если она не сумеет ответить по телефону, Истребительнице достаточно будет услышать что-нибудь из произносимого, а уж правильные выводы она сделает.
- Отпусти Ксандера, мы ничего тебе не сделаем.
«Точно», соглашается с ней Вильям, искоса окидывая взглядом калитку: не сделаете – потому, как, не успеете. Он плохо понял смысл большинства разговоров, но то, что его особа вызывает в них опасения и устойчивое желание ограничить свободу действий, вплоть до какого-то распыления, уяснил достаточно внятно. Не знаю, почему они зовет меня таким странным именем и кто они вообще такие, но компания сия явно не является для него безопасным убежищем.
Он толкает юношу вперед, когда достигает выхода – дальше этот неудачник будет лишь лишним грузом на руках, гибким движением выскальзывает за ворота, быстро оглядывается. Так, дом, несмотря на все странности большой и ухоженный, значит, он находится в каком-то богатом районе, где очень много шансов встретится с полицией, и заиметь чертову дюжину неприятностей. Солнце жарит как ненормальное, вокруг полно цветочков, дома странные – понятно, что не Лондон, но где это может быть, и каким чудом он сюда попал?
Подумаем позже: въевшийся в кожу инстинкт выученика Ист-Сайда безошибочно направляет его в сторону доков и даже позволяет почти пересечь улицу, но через пару секунд в действие вступает двадцатый век и на дорогу, визжа тормозами, влетает несущаяся машина под чутким управлением мисс Истребительницы. Сказать, что она плохо водит автомобиль – значит, сильно польстить красавице.
Вильям успевает только повернуться лицом к лицу к неведомой опасности, и растеряно распахнуть глаза, пораженный до глубины души фантастическим совершенно невероятным зрелищем и грохотом. Далее машина пытается повернуть в сторону, следуя неуверенным указаниям водителя, но ни умения у последнего, ни времени торможения недостаточно, чтобы избежать столкновения: форд цепляет его почти краем, но этого хватает, чтобы отшвырнуть человеческое тело на пару метров и заставить, по меньшей мере, потерять сознание.
Несколько секунд Баффи потрясенно смотрит прямо перед собой, стараясь осмыслить произошедшее, на улицу вылетают Виллоу и Джайлз и после минутных колебаний устремляются к жертве дорожно-транспортного происшествия.
Вообще-то, Баффи даже не поняла, кто именно оказался под колесами ее автомобиля, но то, что это – именно Спайк, очеловеченный, если так можно выразиться, ее не удивляет, да и не до того: она наклоняется над распростертым телом уже второй раз за сутки и оно опять безгласое и безответное. Изменился лишь цвет волос: белые тяжелые пряди стремительно окрашиваются красным.
Рангрем недоверчиво поглядывает на своего собеседника, статуей замершего посреди комнаты. В руке, свешенной с кресла, многозначительно покачивается флакончик тяжелого литого стекла с содержимым, одинаково губительным как для живых, так и для мертвых. Собеседника это впрочем, совершенно не впечатляет, хотя он, конечно, в курсе, что за пакость мерцает сквозь пальцы некроманта – «темный огонь», эликсир мертвой крови, одна из немногих магических штучек способных испепелить небольшой клан вампиров или демонов в пару мгновений. Прелестная вещица, изготовляется из крови младенцев.
Шутка: для изготовления этой пакости требуются куда более грозные ингредиенты, и некоторые из них можно раздобыть, только посетив ближайшее адское измерение – о чем, собственно, речь и ведется между представителем благородной профессии колдунов и особью, способной это самое адское измерение посетить и вернуться обратно.
- Не слишком-то я склонен доверять тебе, вампир. Ты в последнее время, ведешь себя несколько…нестандартно, - глаза белоголового вспыхивают воистину адским светом и Рангрему становится ощутимо…неудобно. То есть, он знает о наличие чипа, но почему-то в данный момент, вся эта история и последствия, связанные с принудительной кибернизацией организма нелюди, кажутся на редкость не-убедительными. Все это время, если уже быть честным, все время пока полоумный вампир находится в его доме, он испытывает нарастающее напряжение и угрозу. Что-то не так, что-то изменилось или было ранее незамечено, но что-то не так.
Стоит обозначить свои позиции: в конце концов, в качестве просителя выступает здесь его гость, так пусть и не забывает об этом.
- А тебя это беспокоит?
- Не слишком, - колдун позволяет себе усмехнуться, - я ведь знаю, отчего ты стал любителем свиной крови.
Может, ему показалось? В ответ на прямую насмешку вампир остается совершенно невозмутимым, лишь чуть склоняет голову набок.
- И?
- Я могу заставить тебя сделать мне миньонов, если уж ты оказался настолько глуп, чтобы добровольно войти в мой дом.
Спайк вопросительно изгибает бровь и Рангрем не без колебаний, озвучивает свое соображение:
- Ну, например, я могу приказать тебя вышвырнуть отсюда, - едва заметная пренебрежительная усмешка утверждает, что Спайк знает составе и качестве его охранников. Ладно, попробуем иначе, - Или я могу просто оставить тебя вне дома: переместиться вместе с моим убежищем, оставив тебя здесь. Прямо сейчас.
Сейчас – имеется в виду под нежными лучами полуденного солнышка. Спайк совершенно откровенно усмехается, и от ледяного презрения его глаз колдуна окатывает одуряющая волна страха. Да что же это такое, Господи? Что не так?
Вампир не спеша, вытаскивает тяжелый великолепный в своей хищной красоте пистолет и начинает демонстративно накручивать на него глушитель.
- Я не указываю на то, что в последнем случае, ты не сможешь получить нужных исполнителей, но я думаю,…что ты сможешь…самостоятельно посетить одну из интересующих тебя областей.
Дуло пистолета опущено вниз, но реакция у вампиров много быстрее чем у людей или колдунов, а меткость Спайка вошла в притчу во языцех. Рангрем уже не пытается выглядеть угрожающим, но все же пытается демонстрировать пренебрежение:
- Не думаю, что ты сможешь выстрелить в человека, Спайк. Помнится, в твой мозг ввели ограничения, - возможно, он и собирался добавить что-нибудь еще, более впечатляющее, но взгляд стоящего напротив вампира теряет осмысленную голубизну, превращаясь в стеклянное мерцанье безумия. Настоящего безумия, которое никакая боль остановить не в силах. Вампир холодно комментирует, никак не реагируя на насмешку:
- Мне будет больнее…часа два, но ты – будешь мертв значительно дольше.
О флакончике с «огонечком» колдун даже не вспоминает, настолько убедительно выглядит выбеленное создание с приготовленной в руке смертью, и никаких сомнений по поводу того, что оно откажется разделить с тобой твою смерть, если не будет другого выхода – он сошел с ума. Он окончательно и совершенно сошел с ума – больше никакого объяснения не придумать.
Спайк довольно усмехается про себя, наблюдая откровенное смятение смертного: ну вот, готов к сотрудничеству и всякому вспомоществованию. Как всегда: люди, и все остальные обладатели душ или еще каких-нибудь излишков, всегда испытывают слишком много сомнений, слишком много размышляют и колеблются. Он не испытывает сомнений, ни колебаний, ни сомнений, ни опасений – удивительное чувство полной собранности, единства и однозначности желаний и решений, что охватывает его с самого неудачного утра словно собрало в фокус все его демоническое существо, отточило и взлелеяло всякое движение, всякую мысль и чувство. Он чувствует себя настолько целеустремленным, что даже мельчайших посторонних соображений, наблюдений не возникают у него в мозгу, не проявляются в теле или разуме. Оно словно направленное в цель оружие, готовое и созданное для боя и лишь ждет заветного момента, чтобы спустить курок.
Цель будет достигнута. Это – истина.
- Но ты не сможешь созвать миньонов раньше ночи.
- Тебе, - он делает явное ударение на обращении, - это не помешает, - не двигаясь с места, швыряет к ногам сидящего Рангрема рисунок, сделанный с точностью настоящего копииста.
- Я хочу знать все об этом предмете.
Баффи даже головой качает – явное де жа вю. Опять тело на диване, опять без сознания, опять неизвестно, что с ним делать.
- Ты что-то узнала, - отчего-то шепотом спрашивает Виллоу, Истребительница отрицательно крутит головой.
- Я не успела, - отвечает тоже шепотом, хотя болезному, вот теперь уже действительно болезному «Спайку» шум никак помешать не может: он действительно без сознания, потому что никак не реагировал на исследование, проведенное Джайлзом, а одно только пальпирование ребер при невероятных размерах гематомы на животе должно было вызвать адскую боль. Ребра, вроде бы целы, рана на голове оказалась не слишком серьезной, если конечно нет сотрясения мозга, о чем они пока не могут судить, руки-ноги тоже как будто бы не пострадали. Вообщем, после встречи с «истребительским» водителем парень пострадал на редкость не сильно.
Ксандер, например, утверждает, что пострадал куда серьезнее:
- Я имею в виду, моральную сторону, - он обиженно взглядывает на девушек дружно занятых бывшим вампиром, на что рациональная Аня отвечает:
- Моральная сторона не может быть компенсирована материальными ресурсами или какими либо физическими действиями, - потом она чуть хмурится, что-то вспоминая, и добавляет, - только в случае, если моральный убыток можно компенсировать действиями сексуального характера.
Она с беспокойством глядит на Ксандера и требовательно спрашивает:
- Ты хочешь иметь со Спайком секс в качестве компенсации?
Челюсть Гарриса в буквальном смысле слова отваливается, он в полной растерянности и священном ужасе переводит взгляд то на Аню, то на Баффи, то на Спайка и даже звука не может издать от потрясения. Девушки не выдерживают и все напряжение, неуверенность и дикость сегодняшнего дня выливаются из них судорожным неудержимым смехом, в котором тонут возмущенной вопли Ксандера:
- Я! Да! Нет! Как ты могла подумать! Аня!!!
Невозмутимая демонесса пожимает плечами, Джайлз тоже присоединяется к хохочущим девицам и на какое-то время общее веселье прикрывает тяжесть сотворенного зла и мучительной неизвестности, что отравляла их с самого утра. Они снова становятся одним, быстрым и непобедимым целым, которому не страшны никакие преграды и беды, и они все преодолеют пока вместе.
Тем более – какого-то там, превращенного в человека вампира.
Который, кстати, пришел в себя и бесстрастно разглядывает собравшуюся вокруг компанию. Истребительница тут же замолкает, остальные посмеиваются еще пару минут, пока возвращение во вменяемое, кажется, состояние белобрысой личности становится очевидным и для них.
- Хм. Спайк, привет еще раз, - выдает Виллоу неожиданно для себя самой и неуверенно оглядывается на Баффи: девушка рассматривает «гостя», скрестив руки, и с большой дозой неприязни. У нее это наменяет недоумение и растерянность, но Вильяму-то, откуда это знать.
Точно, леди-бобби. Диво дивное и чудо чудное, но в паре с одежей, мебелью и той странной каретой уже не выглядит настолько уж невероятным. По сравнению с последним – а дьявольский экипаж двигался без лошадей, он готов поклястстя – в особенности.
- Спайк, - вновь начинает ведьма, - мы тоже не знаем, что произошло, но мы не собираемся причинять тебе вред…
- Ага, совсем не собираемся, - бурчит Ксандер, - а ничего, что он на меня напал, и чип ни фига не сработал?
- Ксандер, он же человек, значит, и чип не работает, - беспримерный по наглости и безосновательности вывод Гаррису кажется, довольно убедительным и Виллоу поворачивается к «Спайку». Успела понять или нет, но его поведение кажется девушке странно неадекватным, но и не безумным в то же время. Что-то не так, какая-то путаница, и в ней надо разобраться.
- Мы не собираемся причинять тебе вред, - особенно, после того, как вернулась Баффи, могла бы добавить с чистой душой не только Виллоу. Истребительница по-прежнему молчит, и Вильям тоже предпочитает помалкивать, лишний раз, утверждаясь, что в этом сумасшедшем доме главная – именно эта подозрительно рассматривающая его леди в непотребных штанах.
Но все равно - леди. Он пытается сесть, невольно стонет от мгновенно появившейся боли в животе, но все равно усаживается: руки-ноги целы, а ребра, кажется, нет, но это – ерунда.
- Больно? – спрашивает рыжая девушка. Глупейший вопрос, так что несмотря на участие, звучащее в ее голосе, в другой обстановке ей пришлось бы много чего услышать по поводу количества и качества мозгов женщины, но здесь, под глазами другой женщины и после встречи с грохочущим черте-чем на улице он предпочитает воздерживаться от лишних комментариев.
- Ерунда, леди, до свадьбы заживет, - черт его знает почему, но его вполне вежливый ответ вызывает странную реакцию: рыжая девушка жгуче краснеет, начинает бросать виноватые взгляды на белокурую леди, которая тоже покрывается нежным румянцем, не теряя впрочем, невозмутимого выражения лица.
Третья леди в комнате считает своим долгом сообщить:
- Навряд чтобы у тебя опять была свадьба с Баффи, Виллоу такого больше не наколдует.
Слова бывшего демона мести повергают всю компанию в еще больший конфуз, а Вильяма – в еще большее недоумение. Его с кем-то путают, это понятно, вопрос, можно ли воспользоваться данной путаницей для своей пользы.
И где чертов ирландец?
- Мы не причиним тебе вред, пока ты не попытаешься причинить его нам, - провозглашает, наконец, Истребительница, которой надоело исполнять роль наблюдателя, - Если опять попытаешься, напасть на кого-нибудь из нас, не посмотрю, что ты стал человеком и приму меры. Понятно?
Человек осторожно кивает в ответ, но Баффи все равно кажется, что она чего-то не учла. Что не так, и больше всего не так – со Спайком, снова находящимся под крышей Наблюдателя. Совсем не так.
- Как скажете, леди.
- Ты знаешь того типа, что на нас напал?
Правду, одну только правду и ничего кроме правды. Очаровательно. Особая прелесть состоит в том, что он действительно говорит одну только правду.
- Нет.
- А оружие, которое он использовал?
- Нет.
- Тогда какого... почему ты меня оттолкнул? Знал, чем закончится? Ты вообще, хоть понял, что стал человеком?
А раньше я что, лошадью был? Вслух произнести он не рискует – уж больно холодный мерзкий взгляд у этой девицы, и нет сомнений, что она убьет любого, кто ей не угодит. Да, девка, замуж тебе определенно пора.
- Нет. Понятия не имею, леди, наверное, вы мне понравились с первого взгляда.
Его ответ, почему-то, снова повергает этих странных людей в смущение определенно, диковинные их реакции начинают забавлять бандита. Не-е, леди не работает ни на полицию, ни на еще какую-нибудь чокнутую организацию типа революционеров или долбанные каменщиков – слишком наивны и целомудренны как гребаные квакеры.
Спайк никого не называет леди, Спайк не поперся бы на улицу среди белого дня, если бы точно не знал, что он стал человеком, Спайк не взял бы в заложники Ксандера, если бы не знал заранее, что чип не сработает – народ, откуда ему это знать? Все время, после превращения он находился под их присмотром, и у него не было никакой, абсолютно никакой возможности установить изменение своей природы. Исключительно из их слов, если он слышал разговор, но вампир столь глубоким доверием к их компании не обладает, чтобы вот так взять и принять на веру их слова.
Он бы проверил. А физически это сделать никак не мог – не успевал. А действовал так, как будто точно был уверен в своей человеческой природе и главное – нефункциональности чипа, о чем они вообще речь не заводили. Вывод: это – не Спайк.
Целиком эти гениальные размышления успевают пронестись в голове Виллоу и наполовину примерно – в голове Баффи. Остальные слишком заняты непосредственными переживаниями.
- Как тебя зовут?
Умная рыжая леди, сообразительная рыжая леди – поставить ее второй в очереди по степени опасности. Вот, она, пожалуй, может сообразить чего-нибудь действенное. Ладно, продолжим говорить правду, потому как никакой ощутимой выгоды от лжи Вильям не видит.
- Вильям Винтерсон, - даже если предположить, что белокурая действительно полицейский, навряд чтобы здесь знали его настоящее имя.
- Когда ты родился? - вопрос вызывает знакомое ироничное движение брови, но он отвечает:
- 22 июня 1857 года.
- Где?
- Йорк.
- Где ты проживаешь сейчас?
- В Лондоне.
- Состав семьи.
- Леди работает в полиции? – прерывает поток вопросов блондин, сопровождая отказ саркастичной наглой усмешкой – тоже до боли знакомой.
Виллоу в жутком волнении оглядывает собравшихся: ответы на все вопросы знает и Спайк, но…отвечал бы он иначе. Не так.
- Нет. Нет, просто…возникла непонятная ситуация и мы пытаемся в ней разобраться.
Хотя чего уж тут разбираться: она беспомощно взглядывает на Истребительницу и, не выдерживая, говорит вслух.
- Баффи, нам надо поговорить!
Девушка неуверенно оглядывается на всех остальных – похоже, только Джайлз уразумел то, что ведьма не рискует озвучить в присутствии бывшего вампира.
- Вилл... нельзя, - она красноречиво указывает глазами на «Спайка», но ведьма отчаянно крутит головой.
- Бафф! Ты... разве ты не понимаешь?!
- Чего не понимает, - вмешивается Гаррис, - девчонки, я тоже ни фига не понимаю, что за секреты?
Виллоу мучительно закрывает глаза, с горькой беспомощностью смотрит на Наблюдателя, но не найдя поддержки задает вопрос... несколько неожиданный.
- Какой сейчас год? – Вильям с удивлением смотрит на удивительную, воистину, леди. По-моему, я попал не просто в больницу, а в лечебницу для душевнобольных. Какой сейчас год и что это, на хрен, значит?
- 1873-ий.
Виллоу взволнованно выдыхает, и вопросительно смотрит на Истребительницу: понимаешь? Теперь понимаешь? Джайлз кряхтит, Аня, не поняв, молча ожидает продолжения, а Баффи...
Баффи испытывает невыносимую потребность присесть на диванчик и попросить жалобным голосом кого-нибудь о помощи. И что мне теперь прикажите делать? Для чего бы ни была предназначена эта стреляющей огнями святого Эльма кочерга, у бывшего вампира она забрала не только статус неживого обитателя многострадальной земли «обетованной», но и лишила памяти. Хотя... возможен и другой, не менее кошмарный вариант, потому как демон-то, прибыл из другого мира...
- Или поменять местами, - заканчивает Виллоу, явно следуя тому же направлению мысли, - Мамочка дорогая!
Поменяли местами – целиком, тогда в двадцатом веке находится живая ипостась ублюдка, а в девятнадцатом – неживая. Но ведь... живой... он же не вампир, у него же душа, и сердце... и все такое.
Практически с одинаковым выражением надежды, страха, ожидания и отвращения две девушки рассматривают невозмутимого ледяного британца, ни на йоту не утратившего ни наглости, ни самоуверенности, ни опасности для носителей жизней. И можно даже сказать – ставший более опасным. Чип не действует, а, судя по хладнокровной, беспощадно-жесткой манере действий, которые он успел продемонстрировать буквально за полчаса нахождения в сознательном состоянии – душа его тоже... не ограничивает.
- Да объясните, в конце концов, что происходит! – возмущается Гаррис. Бандит, мама дорогая, несомненный свирепый и жестокий бандит окидывает насмешливым взглядом бестолкового крупнотелого рохлю, и с ядовитым сарказмом объясняет.
- Леди пришли к выводу, что поняли, что происходит, но считают... нецелесообразным... посвящать в свои мысли, - он красноречиво усмехается брюнету, с четкостью многоопытного негодяя определяя слабейшее легко управляемое звено, и выдерживает многозначительную, четко рассчитанную паузу, - меня... я имею в виду.
Ксандер поворачивается к Виллоу, требовательно поджимая губы – либо подтверди, либо опровергни – Вильям не позволяет даже чуточной доли удовлетворения отразится на своем лице и встречает разъяренный взгляд беловолосой совершенно спокойно.
Сволочь. Мерзавец. Ублюдок! И никакая душа тут не поможет. Баффи едва удерживается от того, чтобы сию секунду не распылить мерзавца, но в последнюю минуту ее с отвращением и ощутимой волной ужаса по отношению к самой себе останавливает именно само желание – уничтожить, распылить мерзавца. Она не воспринимает его как человека.
Не видит в нем человека. С душой, сердцем, жизнью и несомненным правом на эту жизнь – и готова его убить, согласна убить, и чувствует свое право на убийство. О Господи, нет!
Я Истребительница, я уничтожаю демонов и то – не по своей воле, я не убиваю людей. Даже таких непотребных и откровенно опасных. Я не убиваю людей - и эта отчаянная молитва заставляет ее остановиться, чтобы не нанести свирепый и явно смертельный – ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА – удар. Я не убиваю людей, даже если это несомненные преступники и убийцы.
А он – убийца. Бандит и убийца – вот кем был Спайк до своего обращения. Не диво, что из него получился настолько выдающий вампир.
- Год его обращения, - выдыхает ведьма. Ксандер, похоже, все равно не понял, но остальные члены Скуби-банды теперь многозначительно переглядываются, что заставляет Вильяма... слегка нервничать, что значат все эти многозначительные взгляды и намеки? Что значат эти многозначительные слова и насколько опасен для него конкретный и явно понятный присутствующим их смысл? Леди и джентльмены, вы не находите, что мне следует что-то узнать о происходящем?
- Он ничего не помнит, - констатирует ведьма, но блондин больше не желает играть роль бессловесного статиста.
- Разговоры о цепях и веревках я помню. Звучало многообещающе.
Опешившая Виллоу замолкает, да и остальная Скуби-банда находится, а вернее продолжает находиться, в легкой оторопи: вот так, легко и изящно сделать их самих виноватыми в его бегстве, в захвате заложника и остальных возможных последствиях…хм, если это не Спайк, то очень похоже. Какого черта!!!
- Вот что блондин, не знаю, что ты помнишь, а чего не помнишь, но точно знаю, что соврать тебе ничего не стоит. Так что сиди и молчи в тряпочку, воображаемую, я имею в виду, если не хочешь, чтобы она оказалась настоящей, так же как и разговоры насчет веревок и цепей. Мы разберемся, с твоей помощью или нет, но если будешь сотрудничать – получишь свою пайку. Как всегда.
Не-е, не находят, явно. Зеленоглазая леди с воинственным жестким лицом скрещивает руки на груди, являя истинное воплощение непоколебимости и решительности, и Вильям почти с восхищением окидывает взглядом ее тонкую фигурку. Воистину – решительная женщина, настоящая стерва, несмотря на юность и миловидность. Бля-я, люблю стерв. Люблю сук, с которыми никогда не знаешь, чем закончится ночь.
Леди, вы просто созданы для меня! Он мгновенно замечает и едва уловимый румянец, показавшийся на ее щеках, и подавленное, спрятанное немедленно смущение от его взгляда. Конечно же – немедленно пользуется непонятным смущением, нащупывая очередной рычаг управления. Белокурая бестия – вожак, без сомнений, весьма и весьма полезно иметь какие-то способы воздействия на вожака, особенно, когда на хрен не понимаешь, что происходит.
- А жаль, милая девушка, - цедит он с нагловатой ухмылочкой, насмешливо и искушенно щуря блестящие ледяные глаза – паскудный, битый во всех бойнях, многоопытный и безжалостный помойный кошак. Видел всякое дерьмо, побывал во всяком дерьме и в любом из представителей своей породы видит одно дерьмо – малейшие признаки, - это было... та-ак многообещающе.
Баффи вспыхивает не хуже огня, и внутри и снаружи, тоже щурится на манер бойцового кота той же породы. Ледяной взгляд глумливых знающих глаз окатывает ее ощутимой горячей волной, от которой хочется выть и кататься по земле, выгибая спину, потому что она – кошка, а не кот, но целомудренная американская девушка все же подводит воительницу.
- Я тебе не милая девушка!
- А жаль, - комментирует крашеный мерзавец, немедленно утрачивая то специальное блудливое выражение, с которым оскорбляют и унижают безжалостно юных и целомудренных девушек – чистых, с богатых семейств и религиозных общин – и ледяным голосом самоуверенного высокомерного британца интересуется.
- Тогда может, леди, - он как-то ощутимо подчеркивает это слово, превращая в титул и требуя соответствия высокому званию, - посвятит меня в свое понимание ситуации. Думается, что я – самое заинтересованное лицо в этом непотребстве.
Выражение страшно точное, отмечает про себя Виллоу, но вот что желать с этим предложением-требованием...
То же Спайк! В смысле – не Спайк, но лучше он от этого не стал. И умение вымазать одной фразой с ног до головы – тоже, похоже, качество врожденное, а не приобретенное.
Баффи уже с откровенной ненавистью смотрит на наглеца, но тут вмешивается Джайлз.
- Я считаю, Спайк, кхм-кхм, Вильям Винтерсон, имеет право знать, что происходит. Во всяком случае, в том объеме, который мы сами способны уяснить.
- Джайлз, - негодованию и удивлению истребительницы нет границ, но Наблюдатель неожиданно жестко хмурится и твердо повторяет
- Баффи, мы не в состоянии решить ситуацию немедленно, мы не в состоянии немедленно понять, что именно и как именно произошло, так что этому... человеку, какое-то время придется находиться здесь, и поскольку он агрессивен и опасен, пусть в человеческой степени, я не намерен позволить повториться сегодняшнему происшествию. А это возможно только в случае добровольного сотрудничества.
Британец, без сомнений, судя по манере выражаться, явно не к простому люду относится, да и в сообразительности и обстоятельности ему не откажешь – тоже надо будет поосторожней, авторитетом у белокурой сучки пользуется, что полезно, да и все остальные, включая рыжую умницу, признают главенство его мозгов. Правда, страдает той же выводящей из себя манерой говорить о присутствующих в третьем лице, но за то, что он говорит, можно временно и потерпеть.
Дальше – по обстоятельствам. Он откидывается на спинку дивана, стараясь занять более удобное положение, и морщится, напоминая о своей временной нетрудоспособности – насколько это соответствует истине, все равно знает только он сам, а леди и джентльмены пусть сами разбираются.
- Слышу глас рассудка – это радует, - воинственная красотка гневно хмурится, но он не обращает внимания на ее нее – главное действующее лицо сейчас – англичанин, которого именуют Джайлзом или Наблюдателем. Любопытно, - Так как на счет объяснений?
Неожиданно Ксандер, в силу неугасшего гнева праведного, отсутствия сочувствия и внимания, возмущается:
- Ага, а когда ты напал на меня, объяснения тебе были не нужны!
- Не нужны, - непринужденно соглашается юноша и продолжает, ничто же сумняшеся, - Из тех разговоров, которые я услышал, наиболее понятной оказалась часть, с уже упоминавшимися веревками и цепями, причем звучала она очень однозначно и неприятно... Я так понял, вы не собирались интересоваться моим мнением на сей счет, так что я позволили себе не интересоваться вашим – на ваш счет.
Собравшиеся, в силу своих ощущений и возможностей, обмениваются различными взглядами – великолепный негодяй, копируя Истребительницу, тоже скрещивает руки на груди, несмотря на адскую боль в сломанном ребре и наклоняет голову. Сказавший «а», пусть скажет и «б», не так ли?
Ух, каким ледяным холодом веет от светловолосой девушки, могла бы – заморозила бы взглядом, как какая-то там королева из сказки. Зеленый взор мечет молнии, ледяное лицо, разгневанное и прекрасное как у легендарных валькирий – нет, она не леди. Она воин, принцесса-воин, она должно быть, свирепа и беспощадна в драке, как дух войны, и черт меня возьми со всеми потрохами, но она должна быть так же свирепа и неукротима в любви!
- Баффи, это необходимо, - твердо повторяет мужчина, ища ее взгляд, но девушка, по-прежнему не отрываясь, всматривается в зеркальные дышащие зрачки своего врага, и странным образом оба и одновременно, они словно исчезают из реальности. Или реальность как-то изменяется, теряет свою временную протяженность и материальность, растворяется где-то в бесконечной первобытной плазме, а они остаются вдвоем, только вдвоем, и всматриваются в души друг друга так, словно от этого зависти судьба утраченного мира. Откровение, смысл которого останется непознанным для них обоих.
Пока.
Пожалуй, никто из смертных этого не заметил, пожалуй, никто не услышал и не понял ни исчезновения, ни ощутимого жуткого колебания, сотрясающего пространство каждый раз, когда история готова повернуться в другую сторону, направив легкомысленное течение событий в русло непредвиденное и невероятное – ничего не помня и почти не забыв, они отводят глаза друг от друга и Баффи снисходит до объяснений. Совершенно позабыв об их значении.
- Сейчас не 1873, сейчас – 1998.
- Чего?
- Сейчас 1998 год. Добро пожаловать в реальность, пришелец.
Ну, вот чтобы он делал, увидев компьютер? Включенный, разговаривающий, мигающий и гудящий, с учетом того, что максимум, что существовало в его время – это ручные счеты с блестящими дисками и механические игрушки. С которыми, он конечно не знаком, потому как не из богатой семьи происходит. Между прочим, в хрониках указано совершенно иное происхождение Вильяма Кровавого, и теперь на-блюдать, как пытается анализировать ситуацию и реагировать хоть в какой-то степени адекватно вовсе не чопорный джентльмен, поэт-неудачник и рафинированный интеллигент довольно занятно. Потому что теперь понятно, откуда в Спайке эта невероятная, изумительная живучесть, это потрясающая, не свойственная никому другому способность приспосабливаться и адаптироваться практически к любой, самой невероятной ситуацией. Потому как, что, более невероятно для вампира, как неспособность убивать и необходимость сотрудничать со своим прирожденным врагом, служить добру в самом воинственном и однозначном его воплощении? А что, может быть более невероятным и чудовищным для рассудка и сознания человека, как оказаться не просто в незнакомом месте, с неизвестными людьми и пред лицом неизвестных опасностей, но и вообще в другом времени, по сути дела – в другом, абсолютно непредставимом и неизвестном мире?
Господи, да он не только телевизором – электрическими лампами пользоваться не умеет! При виде стоящей во дворе машины у него глаза были как блюдца, а когда он включил телевизор, Вильям стал белее мела, увидев части разговаривающих, как ни в чем не бывало, людей. И что же? Застыл на месте на пару минут, потом стал осторожно ощупывать экран, позаглядывал за прибор, вызывая насмешки Гарриса и совершенно не обращая на них внимания. Джайлз уже собрался одернуть парня, расходившегося больше от страха, чем от неприязни к человеческому воплощению нежити, когда Вильям, отступив на пару шагов, делает уверенный вывод:
- Это картинки. Ненастоящее, - повергая наблюдателя в состояние, настолько близкое к восторгу, насколько он может испытывать по отношению к этому неприятному человеку, - как рисунки, но только двигаются.
Юноша совершенно спокойно отходит от телевизора, явно утратив интерес, и отправляется рассматривать следующие признаки будущего. Ему интересно – страшно, плохо, откровенное ощущение абсолютной незащищенности, но... ему интересно. Чертовски интересно, и, в конце концов, чем быстрее он узнает, как применять это будущее, тем быстрее перестанет быть беззащитным. Потому как обещание рыжей леди совершенно его не убеждает. Вильям не обольщается – леди-воин не относится к существам, склонным к неоправданному милосердию, и если он нарушит ее планы – убьет без всякой жалости.
А я жить хочу, во что бы то ни стало, любым способом, хоть с обещанием вечности – но я жить хочу!
Собственно это и есть его основное, явное и настоящее предназначение – жить. Выжить любой ценой. И нежизнь, техническая смерть его в настоящем ничуть не мешает ему воплощать эту его цель. Убейте его, выпейте кровь, искалечьте и посадите на цепь, отправьте в будущее и переедьте автомобилем – он выживет. И плевал он на все препятствия.
И более чем кому-либо, это сейчас понимает Джайлз, сначала с любопытством и приятным ощущением собственной безопасности и всезнания, потом почти с восторгом, а потом почти с ужасом, наблюдающий за быстрой, угрожающе быстрой адаптации человека к невероятной и чудовищной вообще-то, ситуации. Он выживет – выживет любой ценой и ни перед чем не остановится.
Вампир Спайк, безжалостный и пакостный демон, занявший место этого смертного, убийца, вор и предатель – не более чем технически неживая копия этого абсолютно дикого и жестокого создания. Он как зверь, человеческий зверь, вообще не признающий никаких законов, никаких норм и ограничений, ни имеющий никаких целей и обязательств – только выжить. Натуральное воплощение теории Дарвина, ни в малейшей степени ни цивилизованное, ни прирученное.
Он не изменился. Ни капли. И чем быстрее мы все это поймем, тем больше шансов дожить до окончания этой истории.
- Баффи, мы должны позвонить Ангелу.
Она чуть ли не с ужасом и болью смотрит на своего учителя. Нет, нет, только не это. Джайлз морщится, сдирает многострадальные очки:
- Баффи, прости... я понимаю, что это значит для тебя, но...
- Ничего ты не понимаешь, - она резко взмахивает рукой, - ты ничего не понимаешь! Как я могу его... ему позвонить?! Господи, ты хоть знаешь, что значит для меня... а для Райли? Как я ему это скажу?!
Ангел. Возлюбленный. Уничтоженный и воскрешенный ее собственными руками, Ангел, любимый и не забытый ни на йоту. Ангел, нужный и желанный до сих пор, всегда, навсегда! Господи, Джайлз, ну как ты не можешь этого понять.
Не понимает. Или пренебрегает, поскольку видит опасность больше и ярче всех остальных и переживает и волнуется за них всех вместе взятых.
- Баффи, прости, он... так надо. Вильям... его обратил Ангел, в смысле, Ангел знает его в... с самого начала... знал. Он сможет помочь нам.
Чем, ну чем он может нам помочь? Боль, горечь, тоска и отчаяние, воспоминания о боли. Горечи, отчаянии и тоске - чем он тут поможет, ну чем? Но Джайлз прав, как всегда: если кто-то и сможет разобраться, что произошло на самом деле – то ли обмен, то ли замещение. То ли нестоящее превращение одного создания в свое предыдущее воплощение – то только он.
Правда, остается еще и посох, но Виллоу, проведшая почти сутки за компьютером пока ничего не обнаружила, и спит непробудным сном от усталости, и Вильям... нашел оружие.
О Господи. Только не это!
- Джайлз, откуда у тебя оружие?
Глупый довольно-таки вопрос, наивный, потому что в Саннидейле водятся не только вампиры, но и просто нехорошие люди, которым может прийти в голову ограбить одинокого и явно небедного джентльмена, у которого есть, во-первых, дурная привычка посещать вечерами сомнительные мероприятия, вместо того, чтобы сидеть дома, а во-вторых, приходить на эти мероприятия странными, нехорошими и небезопасными для одиноких людей путями. Конечно, у него есть оружие, и надо сказать, не самой простое – отличный скорострельный магнум, и находится в великолепном состоянии, судя по смазке и неслышно двигающемуся затвору.
- Осторожней, у него очень легкий..., - наблюдатель не успевает сообщить насколько легкий у него спуск, и дом оглашается очередью выстрелов, поскольку бандитское создание уже успело перевести пистолет на автоматическую стрельбу. Пули с легкостью прошивают мебель, украшая интерьер приятным орнаментом, Джайлз с ужасом хватает девушку за руку, намереваясь упасть на пол, следуя реко-мендациям по технике безопасности, но стрельба уже прекратилась. В полном восхищении, с сияющими от восторга и потрясения глазами, блондин рассматривает пистолет в своей руке, потом поворачивается к прибежавшим хозяевам и улыбается такой счастливой, восторженной улыбкой, как будто нашел святой Грааль, а не адскую машинку.
- Кровавый ад! Это... это невероятно! Вот это скорость! Вот это легкость! Да он стреляет как ...как молния!!! Это чудо! Черт!!!
- Он восхитителен! Посмотри, он же лежит в руке, как там и родился! О черт, с таким оружием можно выходить одному против целого города!!!
Последние слова слегка отрезвляют Джайлза, так же как и все остальные подвергшегося гипнозу восторга, исходящему от сверкающего смехом белокурого эльфа. Этот весело смеющийся мальчишка, этот хрупкий, с переломанными ребрами юноша – бандит. Опасный и опытный уличный боец и в руках у него – смертельное оружие. Которое он, между прочим, достал из его сейфа. Как, черт возьми!!!
Баффи о взломе не знает, но реагирует согласно полученному воспитанию: немедленно прыгает к солнечному мальчишке, выбивает пистолет из рук, и едва удерживается от сокрушительного удара в челюсть. Вильям озадаченно проводит взглядом полет магнума и растерянно смотрит на девушку:
- Ты чего? Что я сделал-то? – у него на лице такое откровенное удивление, такая непосредственная растерянность и огорчение, что на миг Баффи опять поддается этому трогательному очарованию – ребенок с любимой игрушкой, разве можно забирать у детей игрушки? Как тебе не стыдно Баффи!
Она одергивает себя, не обращая внимания на обиду, во внезапно ставших совсем детскими и беззащитными глазах Вильяма, скрещивает руки на груди и холодно сообщает:
- Использование оружие в этом доме запрещено. Как и в городе. Если в следующий раз, я увижу пистолет у тебя в руках – пеняй на себя. Перелом руки тебе обеспечен.
Еще пару секунд он смотрит на нее этим беззащитным детским взглядом обиженного ребенка, потом лицо его стремительно мрачнеет и теряет всякие эмоции - холодная бесстрастная маска, без всякого выражения, и не позволяет даже на мгновение представить, что ее обладатель способен на что-то еще, кроме жестокого смеха и безжалостной иронии. Он выгибает бровь знакомым высокомерно-насмешливым движением и угрюмо цедит сквозь зубы:
- Как скажете леди.
Почти не улыбаясь своей мерзкой ухмылкой, но, не отрывая жестокого ненавидящего взгляда, сгибается в издевательском поклоне и повторяет – почти шепотом и с пакостной ядовитой мягкостью гнилья:
- Как скажете леди, - по идее, ее должно тошнить от отвратительного шутовства в его голосе и позе, но вместо этого Баффи почему-то испытывает едва ли не раскаяние и сожаление: он ведь действительно не хотел ничего плохого, и пистолету этому несчастному обрадовался, как дите, и Господи, до чего же счастливое, светлое лицо у него было. Правда, как у ребенка в День Рождения.
Впрочем, сожаление почто тут же рассеивается, когда она слышит гневный голос Джайлза.
- Как ты его достал, Вильям? Пистолет я держу в сейфе. И у него закодированный замок!
Гнев в словах наблюдателя совершенно не трогает юношу. Он равнодушно пожимает плечами и небрежно, явно не видя ничего выдающегося в его поступке, сообщает:
- Не знаю, что означает то слово, что вы сказали, сударь, но любой замок можно вскрыть любой скрепкой, а у вас в доме полно и более подходящих средств, - ничто же сумняшеся Вильям вытаскивает из кармана джинсов – заслуживших его высокое одобрение, когда он обратил внимание на собственную непривычную одежду – связку очень знакомых ключей и демонстрирует оторопевшему наблюдателю. Он вытащил их у меня из кармана?
- Ты вытащил их у меня из кармана!- возмущается Джайлз, но невозмутимых бандит только пожимает плечами.
- Ну, вытащил. Ну, открыл. Ну и что? Я же ничего не взял, - проявленная таким образом «честность» с точки зрения белобрысого вора, является действием, невероятно подтверждающим его лояльность, и служит безусловным оправданием и краже ключей, и несанкционированного осмотра чужого имущества. Джайлз, как и все прочие, с этим несогласны, явно, но спокойствие и искреннее непонимание специфического гостя преступности его действий, да и сам растерянный, обескураженный вид наблюдателя настолько переворачивает ситуацию, что собравшаяся компания начинает хохотать, неожиданно для себя самих. О Господи, двадцатый век, кодированный замок, пистолет у Джайлза, что само по себе сенсация, и... обыкновенный уличный мальчишка-ворюга, ничтоже сумняшеся сперевший этот ключ и вскрывший сейф, практически на глазах у всех. Причем, сейф, вообще-то, вмонтирован в стену и весьма мало заметен, без знания о нахождении такового или высокой сноровки не обойтись. О Господи, вор он действительно выдающийся.
- Джайлз! Тебя ограбил вор с девятнадцатого века!
- Джайлз, кодировать надо было не замки, а ключи!
- Не-е, надо было приковать ключи наручниками!
Наблюдатель разом теряет весь гнев под веселье этих безалаберных и безответственных детей, Баффи, с трудом удерживаясь от такого же смеха, все же сохраняет серьезность и с угрозой смотрит на блондина.
- Спайк! То есть, Вильям, воровство в этом доме тоже запрещено. Хочешь что-то взять – скажи, - весьма опрометчивое предложение, с какой стороны не посмотри, и Вильям немедленно этим пользуется:
- Я хочу взять этот пистолет, - спокойно и уверенно.
- Нет, - твердо и однозначно. Блондин красноречиво выгибает бровь:
- Зачем тогда спрашивать?
Джайлз требовательно смотрит на свою воспитанницу:
- Баффи, понимаешь? Нам нужна помощь Ангела.
Один взгляд за окно, где белокурое создание уже без всякого страха осматривает машину, по ходу дела расспрашивая Гарриса – девушка горько хмурится и молчит. Судя по экспрессивным жестам Ксандера, он рассказывает о способах применения и управления чудом двадцатого века по имени «карета самоходячая, бензинопоедающая», попутно демонстрируя эти самый способ и рычаги управления, и белокурое создание, производства 19-ного века, внимательно его слушает, не обращая внимания на неизбежные – в этом девушка не сомневается – подначивания и насмешки ее друга.
И никакого страха, никакого опасения, как в первый момент – любопытство, восторг, дорвавшегося до вожделенных тапочек щенка, умеренного в силу наличия рядом противного толстяка, повышенное дотошное внимание и наблюдательность. Вот интересно: как он себя вел, когда впервые обучался ездить на автомобиле? А ведь Спайк мог наблюдать развитие автомобилестроения, начиная буквально с первых моделей, и кто, интересно, учил его управлять сим средством передвижения, а?
А водить он умеет, более чем: в этом Джайлз убедился на собственной шкуре, когда Спайк уводил военных он него в демоническом воплощении. Три джипа – военных! – патруль на боковой улице, его несчастная старенькая машинка никогда не была способна на такие трюки: он глазам своим не верил, когда Спайк поднял ее на два колеса, и в буквальном смысле прополз по стенам переулка, уходя от погони. И компьютером, в отличие от него, вампир владел более чем хорошо. И неплохо мог заработать между прочим, почему он этого не делает, оставшись без возможности непосредственного удовлетворения потребностей?
А черт его знает! Не иначе, как внутренняя сущность склонного к приключениям и авантюрам вечного мальчишки, наделенного лютой силой и жестокостью вампира, не позволяет ему снисходить до денежно-рассчетных манипуляций, он по-прежнему склонен к... непосредственному реагированию. И глядя на неуемного непоседливого Вильяма, живого источника личности Спайка, Джайлз все более убеждается в своей правоте. И во всех нелицеприятных выводах, вытекающих из его правоты.
Мы с ним – не справимся. В буквальном смысле этого слова: убить его мы не можем, потому что он человек – что его, например, не остановит, возникни в этом необходимость – понять, что происходит, мы не можем, потому что нет в наличие вампира, послужившего причиной происходящего бедлама, а ведь еще демон есть, который орудие происходящего бедлама приволок, пытался использовать и наверняка попытается.
Нам нужен кто-нибудь, кто сможет проконтролировать это создание, потому что мы этого – не можем.
- Нам нужна помощь Ангела, - повторяет наблюдатель, вновь то ли ужасаясь, то ли восхищаясь невероятной скорости, с которой Вильям Винтерсон осваивает реальность будущего, потому как он только что включил наружное освещение с такой легкостью, как будто делал это всю жизнь и полез на переднее виденье рядом с Гаррисом., и еще раз повторяет для себя: мы с ним не справимся.
Девушка на секунду закрывает глаза – горько, больно, бедный Райли, мой бедный Райли, которого я совершенно не заслуживаю – и кивает головой:
- Да. Нам нужна его помощь.
- Ха! У тебя вышло, белобрысый! Ха! У тебя получается, - вопит в избытке чувств Гаррис и, видя в окне Истребительницу, делится в ней откровенным восторгом, - Баффи глянь, у него получается! Ха! Я научил блондина водить автомобиль.
- Я не блондин, - невнимательно поправляет таки блондин, сосредоточенный на переключении газа и явно не видящей собственного отражения в зеркале – не до того.
- Ха! Блондин конечно, крашенный к тому же, - тут до Гарриса доходит, что, да, явление 19-ного века, действительно не видел себя в зеркале и начинает подшучивать, - Ха! Да ведь ты этого не знаешь! Вот умора, ты не знаешь, как выглядишь!
Спайк давно бы свернул шею толстяку в подобной ситуации, если бы не чип, конечно, проявленный им сегодня, и не раз, характер и манеры Вильяма, дают возможность предполагать, что живое воплощение вампира обладает той же долей нетерпимости и жестокости, так что означает это трогательное терпение?
Правильно: проявление вышеупомянутой, крайней, почти одержимой целенаправленности. Ему необходимо как можно быстрее освоить этот странный мир, чтобы выжить. И если для этого надо потерпеть глупые шуточки, издевательства и откровенные угрозы, что ж - потерпим. А потом – посмотрим, за нами не заржавеет.
Совершенно поглощенный своей новоприобретенной ролью учителя – да еще и кого! – Гаррис уже напрочь забыл, что именно этот чуть ли не в рот, смотрящий ему парень, давеча использовал его в качестве живого щита, он совершенно очарован возможностью проявить свое превосходство, и уже конечно, не понимает, истинной величины влияния, которое уже приобрел над ним белобрысый бандит.
- Слышь, Баффстер, а ведь блондин правда не знает, что он блондин!
Стеклянные бешеные глаза и усмешка, от которой бегут мурашки под кожей, и ноги отказываются двигаться: слегка наклонив голову, вампир с глумливой издевкой наблюдает за попытками Гремса вырваться из лап его новоявленных миньонов. Ну, ну, надолго ли тебя хватит, мальчик?
Повинуясь неуловимому движению брови, вампиры бьют солдата несколько раз в живот, пока человек оказывается уже не способным удержаться на ногах. Гремс повисает не удерживающих его руках, пытаясь вдохнуть воздух, и хоть что-нибудь разглядеть за кровавой пеленой перед глазами. Нежити было слишком много, слишком много для двоих бестолковых людей, свернувших не в тот переулок на невнятный детский крик: герои, твою мать, попались как дети. Пятеро демонов мягко отделяются от стены, шестой встает с колен, маленькая девчушка в измятом желтеньком платьице поворачивается к мужчинам, являя их взорам блудливую ухмылку на вампирских клыках – ловушка. Элементарная примитивная ловушка, и они попались как маленькие.
Окровавленный труп его партнера валяется на земле, и вампиры не спешат выпить его кровь. Он тогда успел смутно этому удивиться, пока перед его глазами не появляется их хозяин: лидер, создатель, Мастер – несомненно, и небрежным жестом руки указывает на тело. Двое вампиров послушно метнулись к убитому и принесли его тело хозяину.
Преподнесли – со всеми возможными выражениями покорности и верноподданнического восторга, и адское создание, не меняя человеческого прекрасного лица, медленно, с наслаждением выпивает кровь Крастера прямо у него не глазах. О Господи!
- Вызови Райли Финна.
Требование повторяется несколько раз, сопровождаемое различного рода побоями. Гремс упорно отказывается, пока хватает сил, пока может терпеть боль в переломанных, выкручиваемых запястьях, пока он может не смотреть в эти безумные, кристально синие глаза, пока может не отражаться в черных прозрачных зеркалах зрачков, потому что когда брезгливые тонкие пальцы подымают его лицо к этим глазам, он совершенно точно видит в них смерть. Не свою собственную, или Райли, или кого-либо определенного – он видит там смерть. Просто смерть, такую, какая она на самом деле – синеглазая королева холода с ледяными руками и в ледяном панцире.
А в смерти – не лгут.
- Вызови Райли Финна.
- Я не могу
Вампир с притворным осуждением качает головой:
- Ну-ну, мальчик, не будем лгать перед лицом смерти – у тебя есть рация, и ты, несомненно, знаешь, код его вызова, потому что он – ваш командир, и ты конечно, должен доложить ему о результатах патрулирования.
Слова белоголового вызывают льстивый смех его слуг, кроме той девочки в желтом платьице. Она хихикает на самом деле, смеясь от всего сердца, и восторженно хлопает в ладоши.
- О да, Сир, пусть доложит. Как он ринулся защищать ребенка, о-о-о, это был та-акой героический поступок!
Непосредственность его последнего творения, вызвавшего судорогу отвращения и ужаса даже у колдуна, забавляет вампира: он треплет ее по голове, и девочка чуть ли не мурлыкает, польщенная и обрадованная вниманием своего смертоносного Сира.
- Я дам его тебе попробовать, малышка, - и девочка мурлыкает еще сильнее, вызывая у Гремса очередной приступ тошноты. Он снова выворачивается наизнанку, но в нем уже давно ничего не осталось – так что он просто хрипит и плюется кровью, не в силах остановиться.
Спайк снова подымает его лицо к своим глазам, медленно, очень медленно проводит пальцем по щеке. Медленно, очень медленно, тошнотворно медленно облизывает палец и хихикает.
- Теперь я знаю твои мысли, человечек, теперь мы с тобой братья по крови. И... никогда не расстанемся, - он шепчет, тлетворным, ядовитым шепотом, шелковым голосом отравленного вина, в самое ухо, касаясь языком капелек крови на его шее, - мы не расстанемся, правда? Мы – побратимы, побратимы по крови, так что мы должны жить и умереть вместе.
- Нет, - едва находит силы отвечать человек. Но он не может больше отвести взгляд от стеклянных глаз безумного вампира. Не может больше не слышать этого тлетворного шепота, не может больше не слушаться этих отравленных слов.
- Мы вместе. Вместе и навсегда, и ты все мне скажешь, правда?
Совершенно не стоило таких стараний: вампир с раздражением и досадой оглядывает кучу своих миньонов, терзающих тело солдата. Кровь сама по себе, не вызывает у него жажды, почему-то, наевшаяся хихикающая девчонка у его ног – маленький фаворит - преданно смотрит на господина, чутко улавливая его недовольство, ярость от неудачи опасно растет в нем, грозя вырваться и затопить пере-улок кровью своих же слуг, поскольку человечья остается недоступной, но он молчит и не двигается. У него есть цель, ясная, определенная и прекрасная, и у него нет возможности и желания от этой цели отказываться и отступать.
Проклятый солдат сейчас в новом штабе «Инициативы», а значит, убийство этого сладкоголосого смертного придется временно отложить. Что ж, у беловолосой красотки есть немало других ценных сердцу друзей и родственников, так можно начать с кого-нибудь другого. Например, с ее матери: ночью эта разумная женщина на улицу не выходит, а дом для него закрыт, но, во-первых, днем она работает в публичном общедоступном месте, во-вторых, есть куча достаточно человекоподобных демонов и неменьшая куча демоноподобных людей, прекрасно справляющихся за определенную плату с похищением, ну и, в-третьих, она не знает о его намерениях. Леди уже привыкла к его безопасному состоянию и считате искренне лояльным по отношению к ее дочери. Ну-ну, так что мы там может поиметь с демонов Крамька...
Вполне возможно, что именно так и случилось бы, вполне возможно, что уже до утра вампир нашел желающих, людей или демонов, что вообщем-то, без разницы, выполнить за него дневную работу, вполне возможно, что жертвой бы стал кто-то другой, поскольку у Джайлза, например, приглашение не было аннулировано, но кто-то, и неизвестно по чьей воле, оказался на свою беду, в том самом переулке, где пиршествовали вампиры.
Пьяный почти до невменяемости, мужик делает несколько неуверенных шагов, привлеченный шумом и непонятными действиями компании, вглядывается, и все равно не понимает с пьяных глаз. Потом замечает стоящих в стороне белокурого юношу и девочку с темными, изысканно-красивыми локонами почти до талии, и ошарашено спрашивает:
- А че это вы делаете? Че, вообще, бля, происходит?
- Хей, я тебя спрашиваю, придурок! Че вы тут делаете, ты че не слышишь?
Мужик успевает сделать еще один неуверенный шаг, покачнуться, едва удержав бутылку в руке, когда Спайк меняет лицо, и его желтые безумные глаза ярко вспыхивают во тьме переулка. Невнятное от оскаленных клыков обращение режет воздух стальными клиньями, и в последний момент своей жизни, мужчина успевает протрезветь и услышать:
- Убиваю тебя, разве не слышишь?
Гнев, злоба, бешенство и ненависть затопляет его мозг, словно чужая кровь, закрывают уши и глаза, отделяют, отсекают от реальности и ее последствий: ничего не соображая и ничего не помня от снедающей его ярости, он погружает клыки в шею смертного, рвет плоть в припадке безумия и кровь, вожделенная и сладостная, льется на землю без толку, пока вампир слепо и бешено терзает человека, раздирая в клочья бывшее человеческое тело.
Пьяная его кровь почти не попадает в горло вампира, его когти полосуют кожу и мышцы на лоскутья, ломают, размазживают кости, пока кровавая пелена не покидает его разум, пока вкус крови, плотность живой плоти под пальцами не возвращает его в сознание. Кровь, хмель, боль, чужие вопли, еще содрогающиеся кишки и мускулы вспоротого живота в руках, и пьянящий умопомрачительный запах страха и ужаса, дикого оглушительного страха, который он привык вызывать одним своим присутствием, одним взглядом - и он, ликуя, подымает оскаленную маску к небу, оглашая улицы первобытным победным воем, чудовища: нет боли!
Нет боли!!! Больше нет боли! Он безнаказанно рвет зубами уже полумертвую ткань, пьет остывшую кровь и хохочет, вопит и рычит от радости – нет боли! Синеглазая королева удовлетворенно улыбается, наслаждаясь насыщением своего воина, и он кричит и хохочет еще громче – нет больше боли! Нет больше боли! Я вампир! Я воин! Я смерть и разрушение, и никто, и никто не уйдет от моего возмездия!
Тварь, бешеная и страшная, безумствует во тьме, разрывая тела людей и нежити, воет от восторга и радости, обсасывая ошметки человеческой плоти, наслаждаясь вкусом крови, запахом крови, страшным ароматом смерти и насилия, заполняющим город, исходящим от него – я смерть. Я смерть и безумие и никто не уйдет от моего возмездия! И настолько чудовищно искажено его лицо, настолько страшен бешеный ликующий вампир, настолько огромна ярость и злоба, исходящая от кошмарной твари, что его миньоны в страхе расползаются по переулку. Боятся и полслова, полписка издать, когда он отнимает у них обескровленный труп солдата, чтобы почувствовать еще раз удовольствие от растерзывания, от послушности и доступности вновь человеческой плоти, когда в полном исступлении хохочет и убивает попавших под руку двух своих слуг и девочку-фаворита. Наш создатель – самой страшное существо на белом свете, о Боже, помоги нам!
Нет больше боли!!! Ни от чего и ни от кого: нет больше боли, и его клыки еще до утра попробуют на вкус ваши сладкие внутренности. Он мечется по переулку в каком-то пьяном безумии не покидая границы полной тьмы, словно свет электрических фонарей и тот недостоин коснуться его лица. Он рвет останки человеческих и нечеловеческих тел, непонятно откуда взявшихся, он жрет мертвую плоть и прах своих слуг не замечая, не ощущая разницы между живой кровью и вырожденной смертью влагой вампиров. Он ничего не видит и не понимает за безумной музыкой страсти в своих ушах, за оглушительными воплями всех своих бывших и будущих жертв, за сладким пьянящим шепотом прекрасной королевы проклятых: мой воин, мой любимый, теперь ты снова мой, ты снова мой и мы навсегда будем вместе.
Мы всегда будем вместе! Он выкрикивает ее обещание, уставясь в небо слепыми глазами, оскверняя воздух кровавым туманом из собственных захлебнувшихся легких и тлетворной сутью страшного славословия. Стонет от наслаждения и кричит ее имя, готовый и жаждущий выполнять ее приказы, служить своей прекрасной королеве всей страстью, всем сердцем, плотью, любовью и всей своей жизнью. О прекраснейшая, о бесконечно любимая, я прославлю тебя на весь мир. Я покорю для тебя этот мир. Я пойду вслед за тобой в любой ад и рай и повергну к твоим ногам!
Я твой, королева. Я твой – приди и возьми меня.
Он приходит в себя, заляпанный кровью и кусками плоти с ног до головы, насыщенный и упоенный собственным бешенством до невменяемости и полной бесчувственности. Он совершенно откровенно не помнит, когда успел распылить половину своих миньонов, и как сюда попал маленький уродливый Лабшдак – хотя последнее как раз понятно, потому что этих маленьких тварей привлекает остывшая кровь человечьих трупов, как их животных родственников стервятников. Он помнит только восторг и радость, помнит ярость и освобожденную ненависть, помнит, что больше не является рабом чипа и свободен в смерти, как раньше.
О нет, даже больше: раньше он никогда еще не испытывал столь чистой ярости, столь неистовой и ясной ненависти, никогда не ощущал столь огромного откровенного зла и жестокости. Словно ненависть – воздух в твоих легких, словно бешенство – твои мысли и плоть, словно ярость и жестокость – кровь, что струится в твоих жилах. О, синеглазая королева, ты подарила мне такой восторг, такую чистую жестокость – я буду служить тебе вечно, я обещаю!
Спайк оглядывает переулок светящимися от любви и наслаждения глазами, и улыбается неистово и нежно. Всем, воистину всем, и пусть никто не уйдет обиженным.
- Ну что, джентльмены, нам пора найти наших леди.
- Я же говорил, что ты блондин, - победно произносит Гаррис, наслаждаясь реакций человека на вампирский прикид. Человек морщится, потом недоуменно пожимает плечами:
- И на фига?
- Ну-у, - Ксандер, поставленный внезапно перед необходимостью объяснять поступки неживого воплощения Вильяма, тоже пожимает плечами и разводит руками, - а черт тебя знает. Может, так нравилось твоей... в смысле, его красотке, она же... а черт его знает.
- Его красотке?
- 0, ну да, у него была подружка, вампирша, совершенно чокнутая. Но он ее страшно любил: охранял, лечил, заботился там, о еде, одежде, она психованная была, со звездами разговаривала, и когда он ее сюда привез, она вообще, даже ходить не могла – болела чем-то там, вампирьим. Он ее защищал, от Баффи спас, прибил бывшего лидера, вылечил, в конце концов... Ну-у, и все равно она его бросила.
Вильям подымает вопросительно бровь со знакомым шрамом – что же, это не след оставленный первой Истребительницей, так что ли? – Гаррис кривится и продолжает.
- Ну-у, тут понимаешь, появился ее Сир, это тот, который превратил ее в вампира. Ну, в смысле он все время здесь был, но он был... хороший, - на лице Вильяма отражается уже откровенное удивление и Гаррис снова морщится как от зубной боли – ох, как много здесь всего напутано, ох, как трудно во всем этом разобраться, - ну короче: он был хороший, пока в нем была душа – это его прокляли так, душой – а когда она исчезала, если становился счастливым, а он стал им, когда переспал с Баффи...
Глаза блондина уже просто на лоб лезут и Ксандер, запутавшийся уже не только в объяснениях, но и в рассказе, и подозревающий о нехороших последствиях своего явно опять не к месту распущенного языка, прерывает себя знакомыми и излюбленными словами:
- Кровавый ад! – выдыхает Скубис, совершено позабыв, что выражение принадлежит изначально не вампиру, а как раз его собеседнику, - Господи, это слишком долго и трудно объяснить, но когда появился Ангел, в смысле это был уже Ангелус, твоя подружка ушла к нему. А когда вы уехали, она была с тобой, а потом все равно бросила. Ты в расстройстве даже сюда возвращался специально за приворотным зельем, чтобы Виллоу тебе сварила. Ну, правда, потом все иначе вышло, но...
Дальнейшие рассуждения Гарриса, он уже почти не слышит: слишком потрясен, слишком поражен услышанным именем – Ангел.
Ангел, Ангелус, Лиам. Человек, которого он пытался убить, существо, которое как выяснилось, убить невозможно – привычным образом имеется в виду – существо, черт знает, что представляющее собой на самом деле, но то самое, которому он поверил, впервые за последние лет этак двенадцать. Поверил, решил довериться, и о котором беспокоился и которого ждал даже в этот полоумный и адски невозможный день.
Ангел. Знакомый с этими невозможными, нелепыми людьми, убивающими демонов и не способными справиться с крысами, Ангел, становящийся то убийцей, то спасителем, Ангел, любящий белокурую воительницу со смертельно зелеными глазами. Хрен с ним, пускай любящий, пускай трахающийся хоть с целым светом, пускай предавший самого себя, но – здесь. Существующий здесь. В адском страшном мире, где мне нет места и неба над головой. Этого просто не может быть!
Этого – не может быть. Чудес на свете не бывает, не таких чудес: чувствовать дыхание чертовой смерти на своей шее и вдруг оказаться в чертовом месте, не на своей земле и со странными людьми и предметами, как на другой звезде, как черт знает, где и встретить... найти единственное существо на белом свете, словам которого он уверовал.
Вранье – таких чудес не бывает, этого не может быть, никогда, никогда, преникогда, потому что этого не может быть. Даже если он вечный и ад хранит его на земле, я не настолько везучий парень, чтобы заиметь такого могущественного покровителя. Но вот этот бестолковый толстяк произносит его имя так легко и свободно, как будто знает всю жизнь, и те дикие вещи, что он рассказывает, они, знаешь ли, похожи на правду, именно потому, что нелепы и идиотически до смеха.
Ангел. Ангелус. Лиам. Он здесь. Значит, он здесь. Боженька, милосердный, если и вправду слышишь ты наши молитвы, и не врут, говоря о твоем милосердии, то сделай так, чтобы это был он, а? Может, он не врал, а? Может он и вправду действительно бессмертен?
- Бля, парень, ты действительно бессмертен!
Когда Джайлз дозвонился в Лос-Анджелес и прорвался сквозь стихийное бедствие под именем Корди, оказалось, что он и сам совершенно не в состоянии объяснить по телефону все произошедшее. В конце концов, он сослался на явление демона, вкупе с загадочным посохом, и туманно намекнул на непредвиденные жертвы.
- Спайк – жертва? – откровенной недоверие и неприязнь в голосе Ангела заставляет наблюдателя мысленно выругаться, но объяснить что- либо вразумительно он находит еще более трудным делом.
- Да. Так получилось. Ангел, нам нужна твоя помощь.
Столь откровенное заявление в устах Джайлза повергает вампира на той стороне провода в настоящий шок, так что у обоих появляется некоторое время на раздумье.
- Я не понимаю, Наблюдатель, - холодно произносит Ангел, - если возникают проблемы с вампирами, почему с ними не может справиться Истребительница?
- Потому что это Спайк, - ляпает Джайлз и чуть ил не вслух стонет от собственной глупости. Прекрасное объяснение Наблюдатель, особенно для Ангела.
- Я имею в виду... он не представлял опасности из-за чипа... и сейчас не представляет, в смысле, - о Господи, помоги мне, - но... он попал под удар этого странного оружия и теперь... возникли проблемы.
- Он стал представлять опасность?
- Нет. Нет, конечно, - да, да конечно, и мы не знаем, что делать, - но... с ним что-то происходит, - и это слабо сказано, - мне весьма трудно объяснить все по телефону. Если возможно, пожалуйста, приезжай.
Джайлз сам не верит, что так выразил свою просьбу. Судя по гробовому молчанию в трубке, ангел тоже не верит собственным ушам. Наконец, холодно уточняет:
- Баффи знает?
О да, самый важный вопрос!
- Да.
- Хорошо.
И молчание – тяжелое, неприветливое молчание двух врагов, вновь вынужденных стать союзниками. Не враги, конечно, но... не друзья, и друзьями никогда не будут: явились и остались и никогда уже не исчезнут две женщины – мертвая и живая – и никогда не простят они друг другу этих двоих. Имя мертвой – не произносится, но на какой-то одуряюще страшный миг Джайлзу видится призрак улыбки Дженни и он заметно содрогается от воспоминания. Надо же, он требовал от Баффи согласия на звонок Ангелу, требовал подавить и смириться с болью, а сам оказался не готов к такой же.
А Баффи? Кто знает, чего ей стоит сохранять это стоическое спокойствие, кто знает, что творится в ее сердце, и сколько слез выплакали ее глаза этой ночью? Девушка-воин, светловолосая принцесса твердо и решительно смотрит в глаза своей первой любви и ни один мускул не дрогнет на нежном лице: прошлое умерло, давно умерло, а я не из тех, кто имеет власть подымать его из могил. Пусть спит спокойно, ведь так?
Пусть. Но когда тебе понадобится моя помощь...
Я знаю.
Джайлз поправляет очки и решительно говорит:
- Входи Ангел. Мы тебя ждем.
Вампир медлит еще секунду, потом решительно ходит в комнату. Недоверие Джайлза, подозрительность Ксандера, дружелюбие Виллоу – дано привык ко всему этому, и, в конце концов, главное – Баффи. Ее согласие на его помощь, теплота и печаль ее глаз, ее доверие, ее любовь - и он, даже не поздоровавшись, приступает к действиям.
- Мы успели кое-что найти в Библиотеке Совета. Похоже, у вас есть серьезный повод для опасений, - он протягивает толстую папку с документами наблюдателю и продолжает, - перевод еще не полон, у нас не было достаточно времени, но часть Уэсли сделал, и продолжение будет пересылать на e-mail Виллоу...
Ксандер только ухает:
- Ух, ты, мертвый парень знает об электронной почте, - досадливый взгляды ведьм и наблюдателя заставляют его усмирить специфическое остроумие, - ну ладно, я ничего не хотел сказать такого. Привет Ангел. Правда, я не знал, что мы тебя ждали...
Намек на отсутствие некоторых объяснений и вполне закономерное требование оных повисает в воздухе, потому что Баффи решительно настроена на рабочую обстановку и не собирается тратить время на пикировку – и так непонятно, что происходит. В результате, объясняет Аня, которая ничтоже сумняшеся, подслушала разговор Истребительницы с Наблюдателем – почти нечаянно, но случаем надо пользоваться – и в силу крайней прямоты ее характера объяснение это способно сбить с ног:
- Гаррис, Ангел знает Спайка со дня обращения, он единственный, кто точно знает разницу между ними, а значит, может сказать, что это такое.
К сожалению, никто кроме самого Джайлза не знает, насколько туманно он пояснил вампиру основную причину звонка, но вмешаться наблюдатель, удивленный осведомленностью Ани не успевает.
- Бля, парень, ты действительно бессмертный!
«Это такое» опирается плечом о дверцу, и, наклонив голову, рассматривает новое лицо: точно, гребаный ирландец. Странная прическа, странная одежда, как у всех здесь, но, несомненно, он. Диво дивное и чудо чудное: Скубисы замирают как один, кто от неожиданности, так как пребывал в глубокой уверенности, что, утомившись от безумного количества впечатлений, перекрашенное свидетельство 19-ого века заснуло наконец-то, и можно на секундочку перевести дух, кто от внутреннего напряжения, зная о глубокой ненависти, которую питают друг к другу эти двое. И в торжественной предгрозовой тишине беловолосый отлепляется от проема, неуловимо быстрым, дерганым движением пересекая комнату, и оказывается почти прямо перед вампиром – точно он, даже запах такой же, хотя он утверждал, что не пахнет. Ерунда, пахнет: морем, холодом и кровью, этот запах ничем не стереть.
Несколько мгновений вампир считает, что видит Спайка – уж больно одинаковая у них манера двигаться – быстрыми, рваными движениями, по кругу как акула, останавливаться чуть сбоку, оставляя пространство для маневров. Одинаковая ухмылка – ленивая и наглая, дерьмовая усмешка существа, знающего о тебе то, что ты и сам предпочел бы не знать, одинаковые глаза – голубого январского неба, стынущего и отбирающего тепло.
Взгляд разный: сквозь зимнюю стынь и холод – странная отравленная болью ласка, тепло, спрятанное тепло, которое есть, но надо достать и та непонятная, древняя, изначальная мудрость, чего-то не совсем человеческого, чего-то близкого к вечности, что заворожило, притянуло его тогда к смертному мальчишке, безжалостному, яростному и страстному, как ни одно существо в его жизни.
Спайк так не смотрит, вернее – больше не смотрит, этот взгляд принадлежал Вильяму, человеческому зверенышу, которого он выпил и обратил в той самой аллее, где имел честь быть нашпигованным пулями от его пистолета. Мальчишка тогда засмеялся своим глуховатым низким смехом, сказал что-то о его чрезмерной сентиментальности, а ему тогда было уже не до слов, он был просто пьян от этого дикого прекрасного создания, и его тело еще горело от недавних объятий. Он крепко сжал его за плечи, так что затрещали хрупкие человеческие кости, но Вильям никогда и не обращал вниманиями ни на его жестокость, ни на боль, так что и теперь только запрокинул к нему лицо и посмотрел – мерцающим, насмешливым, холодноватым взглядом – скрытого тепла, голода и вечности.
Тепло, голод и вечность: неистраченное, отвергнутое тепло, так никому и не понадобившееся, голод за таким же теплом в ответ, хоть от кого-нибудь, все равно как, и вечность. Вечность отобранного детства, несостоявшихся иллюзий и самообмана, несбывшейся любви и стремлений, вечность утрат. Вечность потерянного и несбывшегося, которого уже никогда не будет.
И прежде, чем вампир успевает что-то сообразить, он произносит:
- Вильям?
Тепло – человеческое. Тепло живой крови и нагретого тела, биение сердца и странно грохочущий звук воздуха в его легких. Он подозревал начальную стадию туберкулеза у мальчишки, но не дал времени узнать об этом, ни ему, ни себе.
- Ангел, это..., - Виллоу пытается найти слова для какого-нибудь удобоваримого объяснения. Плохо с объяснениями, самим бы кто подсказал, что делать, - Ангел, это... вот и есть тот, кого мы нашли. Спайк попал под излучение, и оказался... живым.
- И помнит только, э-э-э, жизнь, - еще более «понятно» добавляет Джайлз.
- И мы не знаем...
- Вильям?!
Кривая, дерзкая усмешка, слегка горьковатая, без всяких надежд, знакомо подымает угол рта, глаза слегка прищуриваются, и то всезнающее, обреченное мерцание стынущего неба становится заметней. Ленивый, низкий голос, пренебрежительно не позволяющий обрести бархатную завораживающую глубину, что таиться в его горле.
- Он самый, ирландец. И что самое смешное – тоже ни мало не изменился.
Вильям. Вильям Кровавый. Бандит, вор и убийца. Порождение трущоб и иссушающей ум бедности, бессмысленной жестокости и безнадежности, полной обреченной безнадежности, которая на самом деле должна существовать только в аду, а творится почему-то на земле. Истинное творение голода, насилия и побоев, ибо, что еще могло получиться среди тоски, отчаяния и унижения из человека, рожденного со страстной и дикой душой, с умом, любопытным и неравнодушным, с сердцем отчаянным и неукротимым. С достоинством, стремлениями и желаниями, которым не место среди равнодушных бессмысленных, едва научившихся говорить тупых тварей, измученных и убитых раньше всякой смерти непосильным трудом и нуждой.
Но, Господи, Боже мой, что делает это бешеное жестокое создание здесь, здесь, в доме его любимой и невольного врага, здесь – в солнечной земле адской пасти, во время, когда его кости уже давно должны были сгнить под землей.
«Он попал под удар этого орудия и... теперь с ним проблемы». И Господи, Боже мой, он специально забыл или на самом деле не помнил, насколько на самом деле они не отличаются друг от друга, эти двое – смертный и бессмертный – что они совсем одинаковы на самом деле, и одинаково голоден взгляд и одинаково голодно сердце, и только по стуку его можно догадаться... Ангел с трудом переводит дыхание, забыв, что оно ему вообще нужно, и, не веря собственным глазам, протягивает руку.
Не успевает коснуться: видит, как напрягается все его тело, бессознательно, неосознанно, как отчаянно он сражается с желанием отпрянуть, избежать прикосновения, недоверчиво и упрямо отклонить любую ласку – как раньше. Как всегда с ним было - возможно, его демона тогда это больше всего удивляло: то, что этот смертный, получивший за коротенькую нелепую жизнь, столько травм и побоев не доверяет и избегает именно мягких, не ранящих прикосновений, отвергает и высмеивает любое проявление приязни и благодарности, то ли вовсе не веря в их существование, то ли не зная, как они на самом деле называются. Боль была ему гораздо понятнее, привычней, ей он совершенно не удивлялся и не противился.
Боль была частью жизни – большей ее частью, как же ему было ей не верить?
Вампир трясет головой, все еще надеясь избавиться от галлюцинации или сна, он не готов, он оказался совершенно не готов. Он знал, что увидит здесь Баффи – любящую, переживающую, счастливую не с ним и не за него – и приготовился к этому. Он знал, что встретит здесь Джайлза – незабывшего, не простившего, пусть и не жаждущего больше его смерти – да и всех остальных людей, почти детей, не рассуждающих и не знающих, по сути дела, ничего достаточного о делах человеческих и нечеловеческих, и подготовился. К недоверию, не приязни, горьким воспоминаниям и нелицеприятным высказываниям – подготовился.
Но вот встретиться с тем, кем был этот ненавидящий тебя вампир до своей смерти – смерти причиненной ним, вечности, подаренной ним – он был не готов. Джайлз не пояснил это с достаточной внятностью, и он не готов, и теперь молчит, не в силах произнести ни единого слова, не в силах даже мысленно определить все то, что чувствует, что ощущает, снова глядясь в эти фантастические февральские глаза – насмешливые, жестокие, преданные, прекрасные.
Глаза, бывшие ему единственным зеркалом Бог знает столько лет тому назад – и теперь он словно снова оказывается в том, прошедшем, заживо похороненном времени, где страстное беспощадное создание смеется ему в лицо перед угрозой быть растерзанным в клочья.
- Ты его знаешь? – удивлению Виллоу нет предела: в качестве Сира, в хрониках однозначно указана спятившая вампиресса, а Ангелус считался чем-то вроде родоначальника семейства, так что никак не мог он знать живого Спайка.
Но в тех же хрониках и бандита в качестве начального воплощения, не указывалось.
- Ангел, - голос Баффи. Тихий, теплый – горький, утративший что-то, что-то очень важное, но единственный голос, способный его вернуть из провалившегося внезапно столетия, вытащить из оглушительного падения во времени, из той чертовой аллеи, куда приволок бестолковый ангел-хранитель своего неудачного подопечного.
- Да, - он сам поражается, насколько тяжело прозвучало его да. Как будто говорит он через кляп, продирается через нерастворившуюся пелену века. Блондин – почему же тогда блондин?
- Но ведь... его же Друсилла обратила, - вампир не слышит слов ведьмы, но трудно не услышать это странное напряженное непонятное молчание между этими двоими – да, именно так, между этими двоими! Молчание, ожидание, нечто, связывающее вампира и человека в одно целое и непроизносимость этого целого готова разорвать реальность в клочья. Виллоу виновато бормочет, невольно отводя глаза от мрачной фигуры Ангела, жалобно оглядываясь на наблюдателя, - так ведь написано... в хрониках написано.
Разрывающее, гнетущее молчание, дикий гон воспоминаний, всплеск позабытого, словно в страшном сне, ощутимо лишающий его восприятия реальности – нет больше Саннидейла, нет больше 20- го века, нет Джайлза, любопытной ведьмы – нет даже Баффи. Никого и ничего из того, что случилось в последующие сто лет: только смертный юный мальчик с безжалостным взглядом, только хрупкий маленький смертный, бесстрашный и наглый, с холодным сердцем, равнодушной жестокостью и безжалостными воспоминаниями, превратившими его собственную жизнь в нескончаемое несуществование.
Бессмысленное убийство и глухое одиночество – разве это жизнь? Бессмысленный труд и отупляющий голод – это что, черт побери, тоже жизнь? Нищета, безнадежность, отвращение, все то, на что обрекла его безжалостная судьба – это жизнь?
Это, черт побери, жизнь? Настоящая жизнь для этого дикого и яростного существа? Для холодного сердца, в котором так тщательно и долго убивали всякую надежду, что оно позабыло о тепле, и понадобился, черт побери, демон, чтобы заставить его снова верить. Действительная жизнь для гордого лихого создания, вообще не ведающего страха, но достаточно знающего о боли и ненависти, чтобы простить их и не бояться получать в ответ на свое доверие и ласку?
Интересовали ли прихотливые течения его судьбы Ангелуса? Раздумывал ил он над невероятностью, невозможностью самой по себе такого адского стечения и несправедливости? Пытался ли он понять, как, почему, каким чудом ему удалось получить доверие, любовь, преданность человека, искореженного, рожденного и прожившего всю свою коротенькую жизнь в настоящем, живом аду. В аду на земле, в аду, созданном с любовью человеческим руками и тщательно хранимом в угоду бесам. И ад этот ни черта, ни лучше того, что существует на самом деле.
Вряд ли. Ангелус над этим не раздумывал: удивительным и невероятным было и то, что он вообще уделял столько внимания смертному, вместо того, чтобы бы просто овладеть им, как захочется. Удивительным и странным было то, что он вообще о чем-то думал, усмирял свои желания, подавлял злобу и дикое, чисто демонское желание просто разрушать, просто уничтожать все, что можно, в не зависимости от того, как это ему нравится. Удивительно и невероятно, что он, демон, мог почувствовать вообще что-либо, кроме желания истребить в возможно более чудовищный муках, подарить что-то, кроме боли – настолько удивительно и странно что, возможно, это послужило каким-то особенным, внутренним началом, тонюсеньким и непризнанным никакой человеческой логикой источником всего последующего, той его особенности, возникшим из небытия чувствам, что потом привели его к людям.
Вряд ли: все эти мысли, весь этот ужас и восторг, все это понимание и неверие – принадлежность Ангела, порождение его души. Так что растерянным и смущенным стоит здесь Ангел, и чувства демона, стремительно хлынувшие в него из прорванного чьим-то непотребным колдовством времени – чувства Ангела, пережиты, измучены и очищены Ангелом. Существом, у которого есть душа, и есть стремление любить без боли.
А знаешь, Ангел, будь ты таким тогда, сто лет назад, хватило бы у тебя стойкости, страсти и беспощадности, чтобы привлечь и завоевать этого смертного? Точно ли? Вампир откашливается, хрипло произносит:
- Нет. Дру... не его Сир.
- Похоже, в хрониках допущено ошибка, - бормочет Джайлз, проклиная себя за неподготовленность встречи. Черт, ну почему он решил, что появление Ангела будет мучительным только для Баффи? Почему не подумал хоть о ком-нибудь другом?
- Это и ежу понятно, - хмыкает Гаррис, испытывая невольное удовлетворение от того, что задуманный и осуществленный без него хорошего план, явно неудачен. Просто безобразие, с точки зрения юноши, он больше всех их вместе провел времени с блондином, за эти двое суток, включая неудавшуюся попытку взять его в заложники, он больше всех времени рассказывал и знакомил с будущим, прикольного, вообще-то, и не страдающего высокомерием как все британцы, чувака, он... может, лучше всех узнал его за это время и вот, на тебе – собственные же друзья составляют план за его спиной, а он совершенно не в курсе, - Спайк, в смысле, Вильям, так ты что, тогда, знаешь и о том, что он вампир?
Его мальчик, его малыш, его Вильям – здесь, беззащитный и одинокий перед непривычным временем и людьми, вырванный из смерти, из последнего дня, последнего вздоха, но, черт побери - из своей жизни и времени – здесь, один, совершенно один, настолько один, насколько можно быть только в аду, потому что здесь нет даже привычный декораций ада – это его новый виток.
Вампир Спайк возможно и заслужил нечто подобное, ад, во всяком случае, точно, но не Вильям Кровавый – не смертный мальчишка, пусть и убийца и бандит, но оправданный самой жесткой жизнью, самим отсутствием милосердия. Пусть негодяй, пусть вор, но верящий как ребенок в чудо и на последнем дыхании готовый защищать тех, кого любит. Не совершил он в своей жизни такого, чтобы заслужить ПОДОБНЫЙ АД. Это прерогатива демонов.
Юноша не отрывает глаз от своего несостоявшегося Сира, но отвечает, усмехаясь насмешливо и многозначительно:
- Естественно, - задумчиво кривит рот и добавляет, явно провоцируя, - удивляет, что, и вы это знаете. Или способы питания вампиров изменились за сто лет?
Не изменились, ничуть, и никуда не исчез за эти сто лет тот убийца, безжалостный и страшный ублюдок, чудовище, которое вообще не должно появиться было на белый свет – Вильям помнит именно такого Ангела, монстра во плоти, убийцу по природе. Его самого этого никогда не смущало, смерть, убийство было частью самой жизни, ее обязательной составляющей. Но люди здесь, в этом странном месте, совсем по другому относятся к смерти, не признавая ее безошибочное право и стремясь защищать всех, кого успеют встретить.
Истинные, твою мать, самаритяне – интересно, насколько их хватит?
- Да, знаем, - чрезвычайно легко отвечает ведьма, не замечая, насколько дико звучит ее согласие и спокойствие, - Ангел был убийцей, пока был вампиром. В смысле, пока у него не было души. О-ох....
Ну да, если Вильям его знает, то конечно, как убийцу, дружелюбная Виллоу продолжает говорить, не отдавая отчета в последствиях.
- Ангел больше не убивает, он помогает людям и защищает их. И... вампиру, чтобы выжить вовсе не надо человеческая кровь, - трогательный монолог ведьмы вызывает у бандита совершенно откровенное недоверие и насмешку. Он окатывает вампира сардонической лазурью взгляда, и язвительно комментирует:
- Ирландец сменил прерогативы? И надолго? Я тут уже слышал трогательную историю о последствиях незаконного... совокупления.
В какой-то момент, все еще там, все еще в прошлом, Ангел опять отмечает эту диковинную особенность мальчишки: при полной и абсолютной безграмотности и какого-либо образования из него иногда выскакивали слова и сведения, которые он в принципе не мог знать. Не было у него источника, соответствующей среды, но потом смысл сказанного достигает его сознания и вампир заметно вздрагивает: Господи, ну когда, какой ублюдок ему это рассказал? Его предупредить не предупредили, а ляпнуть ТАКОЕ успели.
- Вильям...
Он не успевает ничего сказать, не успевает даже заметить, что попытался объяснить что-то, что чувствует вину и сожаление не перед своей любимой, а перед умершим, давно исчезнувшим мальчишкой. Да, но у этого мальчишки, попавшего сюда прямо оттуда, из того места и времени, где он обещал ему вечность, есть вообще-то основание для требования объяснений, хотя бы – вмешивается Джайлз, с гневом и возмущением обращающийся к Гаррису.
Он взглядом затыкает рот Ксандеру, попробовавшему тоже извиниться, тяжело, горько смотрит на Истребительницу и продолжает.
- Извини. Вильям, мы не знали что ты... знаешь Ангела, и... не думали, что ты тоже нуждаешься в предупреждении.
Не то слово, приятель. Не то слово – гребанный ирландец с таким знакомым ангельским лицом и низким обморочным голосом, который бесподобно умеет шептать непристойности, чертов ирландец, умеющий убивать жестоко и отвратительно, но касающийся шрамов на его теле так нежно, словно и нечеловеческие руки, а крылья долбанных ангелов касаются твоей кожи, жестокий и примитивный ублюдок, так весело хохочущий над его шуточками, берущий его так жадно и сильно, словно это последнее, что он может еще сделать в этом мире, и, черт меня побери, так и не перепивший его в том баре – да, мне тоже требовались долбанные предупреждения, и не в такой форме, в которой он получил их от бестолкового американца. Ему нужны были предупреждения, хотя бы, потому что последнее, что он помнит от своей прошлой жизни – ненужное ему дыхание на своем лице и темный голос, обещающий вечность. Но этот чертов ублюдок совсем не такой здесь.
Ты мне совсем не рад, приятель. Совсем, и не мудрено: раз уж ты заделался защитником людей и покровителем слабых, то уж конечно не можешь быть рад своему недолгому соратнику и увлечению по совместительству. Ангелы, они должны стыдиться плохих поступков и тех, из-за кого они были совершены....
Ему вдруг становится так плохо и больно, как было только один раз в жизни: когда малая умирала от голода, а он не мог раздобыть ни денег, ни еды – на чертовом заводе повредил руку и не мог ни воровать, ни работать. Он всегда кормил ее, ругался с матерью, не желающей тратить пищу на умирающего от чахотки ребенка, лаялся с Сесили и Майклом, но всегда кормил – а теперь не мог, и выл от бессилия и ярости. Исходил тоской и отчаянием, как дикий зверь, пока отец не избил его до потери сознания, а когда он очухался - малышка уже умерла.
Он даже не похороны ее не пошел, мать еще удивилась – тогда она способна была еще чего-то соображать – но и ей не смог ничего объяснить. Потом, когда перерезал глотку тому чертовому доктору, почему-то именно тогда он понял, почему не плакал больше, почему дрался молча или терпел молча – потому что пока молчишь, никто не догадается, что тебе хреново.
О том, что тебе хреново, о том, что от боли выть готов и биться головой об стенки – никто не должен знать. Боль – это слабость, и если узнают о твоей боли – ударят сильнее. Нехитрая истина, вообще-то, почему чтобы осознать аксиому, которую он свято чтил всю последующую жизнь, надо было принести смерть – черт его знает. Может, для истины надо жертвоприношение?
- Да ради Бога – зато получился приятный сюрприз, - признательность смертного звучит излишне издевательски для собравшихся, но убийственно горько для Ангела. Вильям, мальчик мой, совсем один – и я ничем не могу помочь тебе.
- Впрочем, - поворачивается мальчишка к вампиру, и продолжает с непередаваемым «сочувствием», - я не заметил, что ты рад меня видеть, парень. Сюрприз оказался неприятным, да?
Боль - это слабость, и тебе тоже незачем об этом знать. Даже больше, чем всем остальным, приятель. Интересно, что принесли в жертву на сей раз? Кого убили? Ангел с видимым трудом отводит взгляд от юноши и бормочет, едва ли понимая, как звучит его ответ:
- Да.
Если бы он мог – заорал бы. Заорал бы в голос, проклиная и причитая, не хуже профессиональной плакальщицы. Но позволить себе услышать собственную боль, он никак не может; это вопрос выживания, он и так в дерьме по самые уши, и чтобы спастись ему понадобятся все его силы. Все силы, вся страсть, все его одержимое желание.
Потому как, некому мне помочь. Черт, само существование здесь ирландца – чудо из чудес, его собственное появление здесь – тоже сродни долбанному чуду, так что лимит их наверняка исчерпан, и надеяться на кого-то, кроме себя и Бога, если вдруг придет ему такая фантазия – не стоит.
В помощь дьявола, верить еще более глупо – не стоит.
- Да, - повторяет он Ангела и его «да» звучит, как погребальный звон, вампир вздрагивает, вскидывает тоскливые глаза и... молчит. Не может, невозможно, сказать хоть что-то, ободрить, помочь, хоть что-то объяснить своему мальчику, под настороженным вниманием смертных, под взглядом сияющей своей любви хоть одним словом, взглядом подтвердить ...
Что? Что подтвердить, Ангел? Что объяснить и сказать? Что ты больше не убийца, что у тебя есть душа, чтобы любить, и ты не убиваешь, защищаешь и пытаешься добиться прощения? Кому сказать? Тому, у кого руки тоже в крови и никакая душа ему не мешала? Бандиту, заслужившему по праву свое кровавое прозвище и немало забавляющего тогда Ангелуса своим остроумием по поводу милосердия, любви и прощения? Тому, кто тебя, вот такого, человеческого и виноватого, не знает, и вряд ли захочет знать?
Душа, чтобы любить? А что ты тогда с ним делал, Ангел? Что это было? Не любовь, нет, кончено не любовь, но вот тот, кто доверился тогда тебе, тот, кто рассказывал тебе странные сказки, глядя в звездное небо, тот, кто пил с тобой наперегонки в баре – и как скажите на милость, ему удалось меня уделать? – вряд ли поймет разницу. Он, знаешь ли, большего никогда не получал, и мальчик, лютый и злой мальчик с острым языком и улыбкой, от которой все переворачивалось внутри, мальчик, из глаз которого на него откровенно смотрела вечность – твоих нелепых объяснений не поймет.
И не нужны ему никакие объяснения – ему отчаянно нужны совсем другие слова. Но эти слова в устах Ангела никогда не рождались. Никогда не были предназначены голубоглазому мальчишке, никак не могут звучать перед лицом другой смертной - светловолосой девушки с лицом девичьим и нежным и сутью убийцы.
Господи, Боже мой – убийце. Такому же, как он! И никогда не будут...
Ты хочешь ему объяснить что, Ангел? Что ты его любишь? Что он может довериться тебе? Господи, помоги мне!
И смутное тяжкое это отчаяние так откровенно повисает в воздухе незримыми запутанными связями, что у Баффи отчаянно дергается сердце: виноватым. Отчаянно тяжко виноватым – и эта вина разъедает ему душу так же, как память об Ангелусе. Не помог, предал, сожалеет, и... Ангел его обратил, а не Друсилла. Ангел! Как же ему теперь больно видеть того, кого он превратил в вампира! Пусть он и не был хорошим человеком, пусть вором и негодяем, но он подарил ему силу, несравнимую с человеческой, и теперь чувствует свою вину. Винит себя в преступлениях белобрысого ублюдка. Господи!
Ангел, любимый, не надо. Ты не виноват – и прежде, чем успевает остановиться, шепчет вслух:
- Ты не виноват...
Виноват! Виноват, виноват, трижды, четырежды виноват, и куда хуже, чем ты думаешь! Виноват, что убил, что превратил в собственное отвратительное подобие, виноват, что не убил, когда обрел душу, не в силах поднять руку на собственное творение, виноват прямо сейчас, что молчу и предаю его. Предаю сейчас, прямо сейчас.
- Ангел, ты не...
- Не надо, Баффи, - он не человек, дышать ему не надо и горло вроде бы не должно пересыхать, но говорить отчего-то невероятно трудно. Больно.
- Не виноват в чем? – удивляется Вильям, с любопытством поглядывая то на Истребительницу, то на бывшего друга. Бывшего – ясно и однозначно и никак... прошли, Вильям. Прошли и забыли: тебе, твою мать, выбираться отсюда надо, а кто с кем спал, кто кого любит, и кто куда оправится после смерти - не твое дело.
Я, например, в ад – ну и что? Я же не возникаю.
- Э-э-э, - Джайлз проклинает себя последними словами, тягостно смотрит куда-то в стенку, но лучше он будет говорить, чем все остальные – все и так хуже некуда, - имеется в виду, что ты... станешь вамп...
Наблюдатель вдруг понимает, что если по одной из версий, англичанин прибыл из прошлого, то его надо будет возвращать обратно и его слова, несомненно, могут изменить реальность, замолкает и беспомощно смотрит на Ангела. Господи, ну какого черта этот полоумный вампир ринулся под луч? Ну почему бы это не сделать кому-нибудь другому, а?
Живой «Спайк» задумчиво оглядывает компанию и сообщает:
- Знаете, джентльмены, ваши недомолвки на фоне того, что я уже узнал о будущем выглядят... довольно странно. Вам никто не говорил, что вы не отличаетесь особой сообразительностью?
Хмыканье, попытки Ксандера вновь открыть рот, пресеченный тяжелым взглядом Джайлза, сурово сжатый рот Истребительницы, виноватые глаза Виллоу – всеобщее тягостное молчание. Молчание, молчание, молчание – англичанин пожимает плечами и выдает:
- Три обезьяны, - намек понимает только Ангел и ведьма, в силу образованности, что заставляет ее в удивлении вскинуть ресницы. Да, верно, все то же – кусочек информации, образ, который не мог, не должен был знать несовершеннолетний бандит.
Вильям с королевской любезностью кивает, взмахивает кистью в жесте любезном и высокомерном – откуда? Откуда это в нем? С королевской любезностью и достоинством осведомляет:
- Ну что ж, леди и джентльмены, если вы считаете себя не вправе продолжать разговор в моем присутствии, я считаю возможным для себя покинуть вас и пожелать приятного сна.
Это даже не издевательство, но сарказм и тонкое презрение его слов ни на йоту не прорывается ни в голосе, ни в холодном взгляде, ни в изысканном прощальном жесте. Истинный викторианский джентльмен, и перед лицом смерти не теряющий присутствия духа и истинно британской невозмутимости.
Мерзавец просто великолепен! Смесь этого восхищения, раздражения, гнева и невольного уважения тем сильнее отражается на лицах собравшихся, чем больше проходит времени, после ухода крашенного негодяя. Скубисы переглядываются, неуютно и неуверенно, хмыкают, фыркают, переговариваясь и стараясь насмешливыми репликами вернуть расположение духа:
- То же мне, лорд на отдыхе.
- Свинья, она и в Африке свинья, и человеческая жизнь ничуть ему не поможет!
- А еще говорят, что душа что-то меняет. Как был ублюдком, так и остался. Слышь, Джайлз, может никакой души в нем и нет?
- Есть, - тяжко, жестко произносит Ангел. Тяжким, жестким взглядом, от которого невольно ежатся люди, обводит этих любимых солнечных детей. Повторяет, вздрагивая от внутреннего ужаса и отчаяния, - у него есть душа.
- А чего он тогда... чего он тогда не изменился? - почему-то все остальные стыдливо прячут глаза в ответ на реплику Гарриса, хотя, между прочим, это именно он дольше всех остальных сомневался в разнице между душевным и бездушным состоянием Ангела. Он собирается еще что-то спросить, когда его прерывает Баффи.
Тяжело и жестко:
- Потому что душа ничего не меняет, - подымает взгляд на вампира и уточняет, жестко и тяжело, - останавливает демона в человеке, но ничего в нем не меняет.
Бедная маленькая воительница, мужественная несчастная девушка, отчаянный страж добра, из последних сил верящая, что можно что-то изменить и спасти хоть чью-то душу, если спасешь жизнь. Бедная, маленькая, несчастная девушка – и вовсе не потому что лишилась половины человеческой сути, не потому что вынуждена убивать и сражаться, как будто нет на этом свете больше мужчин, вовсе не потому, что должна и обязана отдавать свои чувства. Свою жизнь и своих любимых в жертву свету и жиз-ни: а потому что вынуждена смотреть в лицо истины и не отворачиваться.
А на свете, на самом деле, ничего сокрушительнее и беспощадней истины не бывает – ибо она безжалостна к нашим иллюзиям.
- Нам нужна твоя помощь, Ангел.
- А чего он может-то? – искренне удивляется Гаррис, совершенно, знаете ли, забыв о болтающемся по городу демоне с нехорошими намерениями, - снова превратить его в Спайка?
- С ума сошел! – возмущается Виллоу. Это довольно редкое явление - Виллоу, гневающаяся на своего лучшего старого друга – впечатляет, - Ксандер, мне за тебя стыдно!
Джайлз крякает, опять хватается за очки, но, похоже, возмущение рыжей ведьмы, совершенно розовой и пушистой в эмоциональном плане, производит впечатление и на вампира: Ангел не реагирует на реплику юноши и обращается к наблюдателю:
- Мы нашли несколько упоминаний о похожих артефактах – ни один из них не связан с переносом во времени. Я считаю, что действие орудие связано с каким-то чисто магическим эффектом, тем более, что как я понимаю, действие было направлено на тебя, Баффи, магния, тем более, достаточно старая, редко связана с нарушением временного потока.
- Тогда что это такое? И что с... Спайком?
- Пока не знаю, но у нас есть какое-то время?
- Да, - Джайлз, убедившись в спокойном состоянии духа вампира, тоже включается в рабочую обстановку, - у нас даже посох есть.
- Я хотела попробовать его, м-м, просканировать, - застенчиво сообщает ведьма, косясь на наблюдателя, - ничего особенного, Джайлз, я рассчитывала только...
Вильям, Уильям Кровавый, организатор побоища «Белой Чайки», вор, разбойник и убийца. Обезбашенный хулиган и хладнокровный мерзавец, провокатор и наглец. Отчаянный, отважный мальчишка с вечным голодом и небом в глазах. Мальчишка, умеющий летать во сне, и мечтающий увидеть звезды.
Знаешь, их ведь можно увидеть. Перестань ржать, ты ни хрена не понял, Ирландец. Я говорю: их можно увидеть, по-настоящему, не так, как мы видим, маленькими и дрожащими, а по-настоящему, так чтобы тени от их света ложились у тебя за спиной.
Господи, что же я с тобой сделал! Что я с тобой делаю!